наполовину так же хорошо, как меня…

Лиззи улыбнулась:

– Поздравляю, Отбивная. Тебя основательно отбили. Я горжусь тобой.

Я постаралась максимально похоже изобразить фирменную кому-не-похрен-гримасу Лиззи:

– Так, а как насчет тебя? Ты собираешься найти себе кого-нибудь?

– Я постоянно кого-нибудь нахожу.

– Да, но это потому что на самом деле тебе все безразличны. Я бы хотела увидеть тебя с девушкой, которая тебе действительно нравится. Держу пари, ты будешь самой большой, блядь, идиоткой на свете.

Она ничего не сказала. Просто посмотрела на меня и отхлебнула кофе.

Итак, потом мне целый год было двадцать четыре, и это была целая история.

Сначала мне казалось это веселым – быть двадцатичетырехлетней, в том смысле, в каком все кажется сначала веселым, но с определенного момента я начала осознавать, что мы играли все реже и реже и набухивались вусмерть все чаще и чаще; казалось, что чем дольше мы этим занимались, тем больше алкоголя требовалось нашим суперспособностям; каждый раз, когда мы побеждали то одного свергнутого инопланетного наместника, то другого чем-то недовольного дельфина-мутанта, всегда оказывалось, что нас поджидала еще какая-то фигня, готовая к бою, и становилось все менее понятно: ради чего мы вообще в это ввязались?

Однажды Клэй спросил меня, думала ли я когда-нибудь о том, чтобы все бросить. «В смысле, нам всем за двадцать. У тебя нет ощущения, что мы слишком взрослые, чтобы все еще страдать херней, надираться каждый день и сражаться с психованными монстроящерицами? Типа, будем ли мы все еще этим заниматься, когда нам будет по сорок?»

Я вынуждена была признать, что он в чем-то прав, но, честно говоря, у меня ничего другого делать не получалось.

– Кроме того, – сказал он, будто шутя, – сколько раз можно навалять кому-то, прежде чем у тебя от этого начнутся беды с башкой? – Он улыбнулся сам себе – грустно и неловко.

– Клэй, – сказала я, – ребята, которым мы навешиваем, – плохие ребята.

И он сказал: «Я знаю…» И неловко потеребил бусину на ожерелье.

Но когда я беседовала с Маттом – который, видимо, теперь был моим парнем – о том, чтобы притормозить со всей этой супергеройской фигней, он с большим энтузиазмом говорил, что это мое призвание или типа того, и что немногим дается возможность делать то, что делаю я, и что надо быть ненормальной, чтобы от всего этого отказаться. «И к тому же, – говорил он, – чем мне прикажешь заниматься, если вы вдруг перестанете быть супергероями?»

Не знаю, была ли я уверена в этом, точно не на сто процентов, но мне казалось, что он действительно о нас заботился, и, наверное, я поняла, что быть в отношениях – значит, делать то, с чем ты не совсем согласна, потому что так ты делаешь твоего партнера счастливым.

«А еще, – говорил он, – подпиши, пожалуйста, эти бумаги. Это стандартное лицензионное соглашение».

И я любила Матта, как любишь, когда хочешь хоть что-то любить, и вот это что-то наконец-то находится. И у меня все еще была та тупая маленькая песня о любви, написанная мной, я разучивала ее на гитаре, но так никому и не сыграла. Иногда я репетировала ее, пока Матт был в душе, и, выходя, он спрашивал «Что ты сейчас пела?», а я говорила «Ничего», и мне нравилось иметь что-то, что было только моим и ничьим больше.

Состоять в группе было здорово, и мне казалось важным то, что мы делали, но все чаще и чаще кто-то из нас терял осмотрительность, неправильно рассчитывал количество выпитого и загонялся. Мы могли драться с Осмонавтом, и в разгаре битвы Клэй вдруг начинал проверять сообщения на телефоне, и это было типа: эй, может, сконцентрируешься на драке?

Иногда вечером, вместо того чтобы идти домой, Джоэлла напивалась и засыпала на диване в гелиосфере, а на следующее утро, когда кто-то из нас спрашивал, все ли в порядке между ней и Сэмом, она говорила «Все нормально, просто… я все равно провожу здесь столько времени, а мы с Сэмом живем в Беркли, и через мост всегда так муторно ехать», что, в принципе, было логично, но, с другой стороны, Джоэлла умела летать, поэтому я не совсем понимала, почему пробки в час пик были для нее такой проблемой.

Потом еще был тот случай, когда мы с Лиззи прятались в вентиляции здания, принадлежащего «КиберКорп», пытаясь придумать, как победить Безумную Богиню Суспиру, которая только что собрала все Кристаллы Протовселенной в непобедимый Скипетр Мощи. Лиззи внезапно стала очень мрачной и молчаливой, она только смотрела себе под ноги и бубнила:

– Какой в этом смысл? То есть какой вообще в чем-либо смысл?

И я сказала:

– Лиззи, сейчас не время. Ты пила красное вино? Тебе же нельзя красное; ты становишься сонной и грустной.

– Я виделась с Кэтлин, – пробормотала она. – Ты знаешь? Что я виделась с Кэтлин?

Я покачала головой.

– Пыталась выйти с ней на связь, какое-то время она меня просто игнорировала. Но после того как я спасла на прошлой неделе ту маленькую девочку из экспресс-поезда, вдруг ставшего разумным, Кэтлин согласилась встретиться.

– Лиззи, это же отлично. – Через решетку вентиляции мне было видно, как Суспира загружает свой Скипетр Мощи в Лазер Временной Вибрации компании «КиберКорп».

– В общем, мы встретились вчера вечером. И я сказала ей, ну, ты знаешь, «Кэтлин, я все еще люблю тебя». Я не хотела этого говорить, я не планировала этого, но оно просто…

Она входила в раж, и я жестом попросила ее говорить тише.

Она не стала говорить тише.

– Я сказала ей: «Знаю, что не всегда была рядом, когда была тебе нужна, но у меня был такой сумасшедший период в жизни, и я очень много работала», понимаешь, «Я изменилась». Но она ответила мне в духе «Ты не изменилась, в этом и вся проблема. Ты такая, какая есть, Лиззи».

Все здание тряслось по мере того, как заряжался Лазер Временной Вибрации.

Я сказала:

– Эй, как думаешь, мы могли бы обсудить это попозже? Мне очень интересна эта история, и я определенно хочу узнать, что произошло дальше, но, знаешь, тут лазер и все такое…

– И знаешь, что самое ужасное?

Кристаллы на скипетре Суспиры начали загораться один за другим, а Лиззи наклонилась ко мне и прошептала сквозь пары мерло:

– Самое худшее, что она права.

– Господи Иисусе, Лиззи. Я понимаю, что ты расстроена, но я не могу быть твоей гребаной нянькой сейчас. У нас есть проблемы посерьезнее. Если мы не покончим с Лазером Временной Вибрации, он может разрушить планету.