Вот тут-то Панкратов и выдал ту свою сентенцию про «не везет».

— Бардак… — зло прошептал я. — Вот так и упустили Наполеона… Выйду, разгоню к чертям?

— Там с ними хорунжий и сотник — считай, офицеры, — покачал головой Виктор. — Они тебя пошлют — и формально будут правы: ты им ни разу не указ.

— Что же делать?

— Не знаю… — он помолчал. — Хотя нет, есть идея! — просиял вдруг мой напарник — насколько это вообще было возможно в его состоянии. — Поступим так…

* **

— Французы! — размахивая обнаженной саблей, укушенным в задницу демоном ворвался я в импровизированное полевое казино. — Французы в крепости!

— Как?! Где?! — побросав кости, повскакали со своих мест казаки.

— Со стороны реки взобрались на вал! Быстрее, братцы, там наших бьют!

Волшебные слова, про «наших», сработали безотказно — от барабана казаков словно ветром сдуло. Прокричав им вслед еще что-то ободряющее, я торопливо сунул саблю в ножны и бросился в противоположную сторону — за Виктором.

— Ваше благородие!..

Мы с Панкратовым были же почти на месте, когда меня нагнал этот знакомый голос. Я обернулся: у соседней землянки, удивленно таращась, переминался с ноги на ногу казачонок Федька.

— Ваше благородие, верно, ошиблись вы, — пряча глаза, пробормотал он. — Я только что с вала — нет там никаких хранцузов и не было!

— Точно говорю: были! И есть! — заскрежетав от досады зубами, бросил я — увы, без должной твердости в голосе.

— Не было! — упрямо повторил Федька.

— Сейчас разберемся, — взял внезапно инициативу в свои руки висевший на мне до того безмолвным мешком Панкратов. — Подойди сюда, казак.

Не посмев ослушаться офицера, парнишка неуверенно приблизился.

— Гляжу, ты настоящий воин. Молодец! Пистолет-то заряженный носишь? — спросил его Виктор, указав левой рукой — правая опиралась на мою шею — на изогнутую рукоять за поясом у Федьки.

— Так как же иначе-то? — в искреннем недоумении развел руками казачонок.

— А пуля не выкатится?

— Обижаете, ваше высокоблагородие! — протянул парнишка.

— Дай-ка сюда, проверю, — велел мой напарник.

Сбитый с толку таким оборотом, парнишка покорно протянул ему свой пистолет.

Пальцы Федьки еще касались ствола, когда Виктор ловко взвел курок и выстрелил казачонку в грудь.

Парнишка упал. Похоже, растратив на этот маневр с пистолетом последние силы, начал оседать и Панкратов — успев, впрочем, отчетливо прошептать:

— Игорь, гранату!

В полной прострации сделав последний шаг, отделявший нас от зоны безопасной эвакуации, я разбил пузырек об эфес своей сабли.

г. Борисов, июль 20** года

Текущий поток времени

— Уф-ф-ф!.. — шумно выдохнул Виктор, приподнимаясь со дна заботливо подготовленного для нас «археологами» раскопа и принимаясь аккуратно разматывать свои окровавленные бинты. — Как же здорово вернуться домой!

— Зачем?! — только и сумел выговорить я, механически перебирая пальцами серебристые пуговицы ментика — теплой летней ночью в по-зимнему наглухо застегнутом мундире меня сразу же прошиб пот. Впрочем, одна ли здешняя жара была тому виной?

— Как это — зачем? — кажется, искренне не понял меня напарник. — В гостях — оно, может, и хорошо, но дома-то всяко лучше! Да и миссия не закроется, пока Машина не выдернет засланца назад! А ты что, собирался навсегда в прошлом остаться? — недоуменно воззрился он на меня.

— Зачем ты убил Федьку? — вынужден был развернуть я свой вопрос. Слова прозвучали как-то буднично, совсем не чета тому урагану, что бушевал сейчас внутри меня.

— Федьку? — насупив брови, переспросил Панкратов. — А, ты про того бойкого казачка! — дошло до него наконец. — Что ж, встречный вопрос: а ты зачем убил Ковальского?

— Что? — осекся я. За бешеной круговертью наших похождений смерть уланского штабс-ротмистра была мной не то чтобы забыта — но как-то вытеснена на задворки сознания, толком не пропущена через себя. А ведь Виктор прав: всего несколько часов назад я собственноручно застрелил человека! Несколько часов — конечно, не считая двухсот с лишним лет, но так ли это важно?.. — Ну… Ковальский же первый пытался нас убить!.. — «на автомате» пробормотал я. — Я… Я защищался!

Оправдание вышло так себе — ярость несчастного штабс-ротмистра была направлена исключительно на моего напарника, не схватись я тогда за пистолет, лично мне, вероятно, ничего бы не угрожало, но, вопреки моему ожиданию, Панкратов удовлетворенно кивнул:

— Так и есть: ты защищался. И, что гораздо важнее, защищал нашу миссию. Плюс исправил мой прошлый прокол — за что тебе, кстати, отдельное спасибо. Свидетель — дело такое… Никогда не знаешь, где и как он тебе аукнется! Вот представь: пожалел я того казачка. Взяли мы — и гордо ушли из потока у него на глазах. Допустим даже, миссии это не навредило — обалдев от увиденного, Федька твой никому ничего не рассказал. Либо рассказал — да никто ему не поверил. Или вдруг поверили, но, пока странная история о растворившемся в воздухе императорском курьере дошла до ушей командования армией, менять планы было уже поздно. Все вроде бы хорошо, да?

Я машинально кивнул.

— А на самом деле — ничего хорошего! — назидательно поднял вверх указательный палец Виктор. С бинтами мой напарник уже благополучно управился: от страшной раны под ними остался лишь небольшой шрам. — Это же была не последняя наша миссия! И вообще, Ордена, и, надеюсь, моя лично — да и твоя тоже. Обязательно будут другие. И на что нам в них сдался новый Ковальский? Вот отправится кто-то из нас, скажем, в 1825-й, а там — этот самый Федька! Которого в 1812-м за его рассказ подняли на смех старшие товарищи-казаки. У Федьки, понятно, возникнут вопросы. Оно нам надо — на них отвечать?

— Да ладно, — отмахнулся я — уже без былой, впрочем, уверенности. — Какова вероятность, что пошлют именно нас, что мы наткнемся именно на него, что Федька нас узнает?..

— А какова была вероятность встретить в 1812-м под Борисовым Ковальского? — резонно возразил на это Панкратов.

— Тоже так… — вынужден был согласиться я. Но тут же спросил: — А почему, кстати, наша многомудрая Машина этого не предсказала?

— Вот чего не знаю — того не знаю, — развел руками Виктор. — Должна была просчитать, по идее… Разве что… — умолк он вдруг, не договорив.

— Что «разве что»? — не дождавшись развития мысли, уточнил я.

— Разве что все она прекрасно просчитала, но не сочла угрозу существенной, — с заметной ноткой сомнения в голосе предположил Панкратов.

— Ничего себе «несущественной»! — всплеснул я руками.