— Не, ну это уже совсем перебор! Застрелить Пушкина! А не хотят, чтобы мы… — здесь я собирался привести пример чего-нибудь еще более кощунственного, но просто не сумел такого придумать. — Не хотят, чтобы мы Ломоносова отравили? Или Айвазовского в море утопили? — пришлось довольствоваться не столь яркими аналогиями.

— Ломоносов для Ордена уже недостижим — он в 1765 году скончался, — невозмутимо заметила на это Полина. Насчет Айвазовского, творившего, если ничего не путаю, в XIX веке, возражений у нее, видимо, не нашлось.

— Надо же, какая досада, — всплеснул я руками. — Улизнул, каналья!

— Не понимаю, что тебя так напрягает, — недовольно тряхнула челкой девушка. — д’Антеса мы опередим на считанные дни. Все свои основные произведения Пушкин к этому моменту уже напишет — так что от русской литературы не убудет, если ты вдруг за нее переживаешь. Опять же, выстрел наповал избавит поэта от лишних страданий. В существующей версии потока времени Пушкин умирал долго и мучительно — нашими стараниями его смерть станет мгновенной, он и почувствовать-то ничего не успеет.

— Только не говори, что цель миссии — максимально облегчить уход гения в мир иной, — саркастически прищурился я.

— Не мне судить, возможно — и это тоже. Хотя, конечно, вряд ли все так просто.

— Тогда зачем?! — снова взвился я. — Зачем брать на себя роль палача — тем более, что желающий спустить курок вполне себе наготове?

— Хм… Ради лучшего будущего? — вроде бы спросила, но на самом деле ответила Полина.

— Что-то не очень оно складывается — это ваше лучшее будущее, — скептически скривился я. — Вроде бы столько стараний — а выхлопа фиг да ни фигá! Сколько лет Орден ломает историю? Триста с гаком? Так его заботами уже яблони на Марсе должны цвести, рак быть излечен, а российский флаг над Вашингтоном реять! Впрочем, если судить по реальным результатам миссий… — снова поморщился я. — Хотя бы тех двух, что я сам видел… Влили огромные ресурсы в колонизацию Америки — потеряли Аляску на десять лет раньше прежнего. Взяли в плен Наполеона — только бросили Европу к ногам Англии. Теперь вот Пушкин… Тут даже красивой обертки вокруг merde[12] не предлагается!

— Ты несправедлив, — дождавшись, пока я выговорюсь, покачала головой девушка. — Называешь только те последствия вмешательства, которые тебе почему-либо не нравятся. Всегда есть и другие. Что с Российско-американской компанией, что с Березиной. А что касается Пушкина… Не вполне уверена, но думаю, дело тут вообще не в нем, а в д’Антесе. Зачем-то нужно, чтобы он остался жить в России, а не был выслан.

— Но зачем — ты не знаешь?

— С моим нынешним вторым градусом? — усмехнулась Полина. — Откуда? Но Машина учитывает все — в том числе то, что нам до поры неочевидно или непонятно.

— Ага, Машина, вот и до нее таки добрались, — хмыкнул я. — Предусмотрительная, мудрая, да что там — всеведущая… И направила нас с Виктором прямиком на Ковальского! Тебе не кажется, что она ведет какую-то свою собственную игру? — задал я наконец «в лоб» давно терзавший меня вопрос.

— Машина не может вести своей игры — при всем ее совершенстве, Машиной она и остается. Игру начал Изобретатель, а ведет ее созданный им Орден, то есть мы!

— Ну да, удобно так думать! — бросил я. — Но пусть это даже правда: результаты где?

— Копятся, — пожала плечами девушка. — И мелочи, особо незаметные, и что-то крупное, но, до поры, непонятного нам назначения. Копятся — и будут копиться еще лет двести — Изобретатель прислал машину из XXIII века. А потом мозаика сложится — и все выстрелит.

— Вопрос, в кого выстрелит, — едко заметил я.

— Во Врага, — это так и прозвучало, будто с заглавной буквы написанное.

— Во Врага? — вздрогнув, нахмурился я. — И кто у нас Враг?

— Не знаю, почему теперь эту информацию закрепили аж за пятым градусом, — неожиданно вздохнула Полина. — Раньше на третьем сообщали. Правда, не в этой реальности…

— В прошлой версии у тебя была третья степень, — зачем-то напомнил я.

— У меня и в этой… кое-что было, — не очень ясно высказалась девушка. — В общем, сейчас у меня вторая, и никаких запретов делиться информаций с вышестоящим членом Ордена, — лукаво улыбнулась Полина, — я не получала. Наоборот, по умолчанию должна докладывать обо всем, что знаю. Так что, напарник, пользуйся, пока я тебя снова не опередила в градусе. Итак, Враг пришел Извне, — в последнем слове тоже так и просилась заглавная буква. — Не просто не с Земли — возможно, сам Изобретатель не знал откуда. Что в точности Враг из себя представлял — не знаю уже я, но известно, что мощью своей он нашу планету превосходил несравнимо. И первое, что Враг сделал — потребовал уничтожить Машину, к тому моменту как раз только созданную. Потому что видел в ней для себя угрозу. Но Изобретатель все же успел переслать свое детище в прошлое и учредить Орден. И поставил задачу — подготовиться к появлению Врага. Измениться, чтобы встретить того, как минимум, на равных. Понадобится для этого водрузить российский флаг над Вашингтоном — хорошо, водрузим. Потребуется расстрелять Пушкина из гранатомета — значит, это будет сделано. Ради лучшего будущего. Будущего, в котором Врагу не одолеть Землю. Вот так вот… — качнув головой, закончила рассказ моя напарница. — Ну а за подробностями — это уже к отцу или к Гроссмейстеру, — добавила затем она, резко сбросив уровень пафоса. — Вот только хотя бы пятый градус заслужи — и сразу!

— Ты вот как-то без пятого обошлась, — заметил на это я. — Хорошо иметь папу в руководстве!

— Не обошлась, — мотнула челкой девушка. — Был у меня пятый. Даже в текущей реальности — был. Папа его меня и лишил…

г. Москва, июль 20** года

Текущий поток времени

Вечером этого же дня я навестил в больнице Зулю Ибрагимову.

Должен признаться, самому мне такая идея в голову бы не пришла — Полина подсказала. Или даже, скорее, настойчиво посоветовала. В Ордене, мол, так принято — особенно с учетом, что мы с Зулей, пусть и недолго, числились напарниками.

Полина же организовала, чтобы меня пропустили в больницу в неприемный час — с кем-то по-быстрому созвонилась и договорилась. Я еще тогда подумал, что она все через своего отца провернула, но едва ли это и в самом деле было так — позже станет ясно почему.

Больница, собственно, Ордену не принадлежала, но, как я успел нагуглить по пути, считалась одной из самых лучших в Москве. В подъезде и коридорах, через которые проходили посетители, все блестело и сияло, на стенах через каждые пять метров висели огромные зеркала в золоченых рамах, а люстры под семиметровым потолком сделали бы честь иной королевской или президентской резиденции. Лечебное отделение выглядело несколько скромнее — подчеркнуто функциональным, но при этом почему-то уютным и даже умиротворяющим — ни грана казенной холодности.