Чертовски хотелось с кем-нибудь поделиться тайной! И Ляле сегодня попался человек, который был расположен с ней побеседовать. Следователь! На первый взгляд склонный к перееданию и пивному алкоголизму одутловатый дачник. Однако он начал с удара по больной точке: «Часто ли вы пропускаете работу из-за проблем в семье?» И Ляля поняла, что коллеги ее заложили. Могли бы элементарно сказать, что она болеет. Но видимо, боялись, что фингал скажет сам за себя. Эти мысли, вместе с моментальным ворохом воспоминаний об отношениях с некоторыми коллегами, полыхнули в Лялиной голове, и от обиды она выронила свою тайну, а та разбилась вдребезги. Больше всего Лялю взбесило, что этот толстый дундук и бровью не повел. Просто слушал, изображая потуги усталого внимания. В то время как Ляля доверяла ему сокровенную историю. Она была уверена — никто, кроме нее, и словечка доброго не сказал о жертве. Поделом ему, конечно. Но даже по пристреленной бешеной собаке хозяин скорбит.

Лионелла, конечно, изобразила любовь Штопина совершенно безответной. Но она и была таковой — если не считать… словом, и говорить не о чем. О чем Ляля теперь жалела. Разматывая клубок едва намеченной связи перед скептиком из органов, она жгуче жалела о том, что не довела роман со Штопиным до развязки. Почему она не ушла к нему?! Какого черта боялась досужих мнений… Неужели Штопин был бы худшим вариантом, чем Санек?! Поглощенная непроизвольной исповедью, захлебывающаяся желанием оправдаться — зачем?! — перед этим нарочито спокойным, сохраняющим оскорбительное равнодушие к чужим страстям человека, Ляля не заметила, как выболтала много лишнего. Она рассказала о том, что однажды между Бэллой и покойным состоялся очень неприятный разговор. Обычно леди босс не участвовала в баталиях между злым гением места и сотрудниками «Грина». Но здесь была задета ее профессиональная репутация. Что удивительно — Штопин Бэллу Максимовну почитал равной. Спор разгорелся у нее в кабинете, но дверь была притворена неплотно. Имеющий уши слышал. Неистовый Семен замахнулся на святое — он утверждал, что придумала и создала «Грин» вовсе не Бэлла. Она только воплотила задумки своего старого друга, близкого к властным структурам. Все, конечно, знали, о каком друге речь. О друге сердечном, уже сильно подзабытом. И не исключено, что отчасти были согласны со Штопиным. Те, кто знали всю предысторию… Но никто не посмел бы сказать это Бэлле в глаза. Хотя бы потому, что воплотить идею порой куда труднее, чем ее родить.

— Вам следовало хотя бы изредка благодарно упоминать вашего покровителя, — жалил Штопин. — Не будь его, ваш чудесный графоманский «Грин» давно бы утерял свою дерзкую славу 90-х. Один взмах чиновничьей палочки-и карета снова превращается в тыкву.

— Советую вам следить за превращением собственных карет, — парировала Бэлла. — Я уж как-нибудь разберусь, кого упоминать в благодарственных речах, а кого нет.

Мало-помалу Ляля отчаянно увязала в клубке своих показаний. Зачем она приплела Бэллу? Поздно жалеть об этом. Наверное, маленькая месть коллегам за болтливость, а Бэлле — за ее недовольный вид. Собственно, какое она имеет право осуждать Лялю?

Но полноте. Ляля позволила себе лишнего просто потому, что и не думала никого подводить под подозрения. Она была искренне уверена, что никого из сотрудников никак не могут подозревать в убийстве Штопина. Это же абсурд! Ей просто хотелось… немного выделиться из общего ряда. Все ненавидели Штопина, а она… внушила ему любовь. Ее трусливый зверек втайне оказался тщеславным, но Ляля свято верила в его безобидность. В конце концов, ее показания по большей части не имеют отношения к делу. Они — просто неуместная исповедь…

— Да, и на всякий случай хочу подчеркнуть… хотя я верю, что для вас это очевидно! — я считаю, что коллектив клуба «Грин» абсолютно непричастен к убийству Семена Штопина.

— А кто же причастен, по-вашему? — встрепенулся толстяк. — У вас есть какие-то подозрения, соображения?

— Нет… но если подумать… точнее, вы не думайте, что я об этом не думала, просто… это абсурд — убивать человека на вечеринке!

— А не на вечеринке — не абсурд?! Лионелла Сергеевна, вы часто повторяете это слово. — Следователь принялся что-то муторно искать в карманах, а Лялю бросило в жар. — Почему? А что, если предположить, что убийство Семена Штопина в библиотеке — это вполне логичный ход, тщательно продуманный кем-то… Ведь у нас до сих пор нет мало-мальски вразумительных зацепок, а все наперебой кричат мне, что сотрудники вне подозрений. Допустим. Кто же тогда убийца? И каков его мотив?

Ляля не ожидала, что толстяк вдруг так оживится. Тем паче от неотложного желания услышать ее версию трагедии. И когда она уже раскрыла рот, чтобы обвинить старуху Девяткину и стоящие за ней мерзкие нацистские хари, толстячок ласково ей напомнил:

— Но прежде давайте осмотрим место преступления. Мне нужен именно ваш хозяйственный глаз.

Ляля могла бы возразить, что ее глаз в данный момент скорее панический, а не хозяйственный, но, когда специально для нее распечатали кладовку, ее трусливый тщеславный зверек довольно шевельнулся. Стыдно испытывать превосходство на фоне чьей-то смерти. Ляля спешно раскаялась и обратилась вся в зрение. Она приготовилась к долгому безрезультатному осмотру. Но она на удивление быстро нашла пропажу. Она даже не сразу о ней сказала. Она была уверена, что отсутствие этой детали уже объяснили следствию. И, будучи уверенной, Ляля упомянула о пропаже вскользь.

Это была странная скульптура Александра Грина. Обычно ее легкомысленно называли статуэткой, но это слово никак не подходило к этому мини-монументу. Пожалуй, Бэлла права — автор умудрился изобразить романтика и творца вселенных Грина похожим на члена политбюро. А кому-то эта скульптура напоминала прозвище Сологуба «кирпич в сюртуке». Но то Сологуб, а Грину таким быть не должно! Примерно так рассуждала Бэлла Максимовна, когда изъяла это творение из интерьеров клуба «Грин». И только Штопин качал головой: мол, как же можно быть такими невежественными — работать в заведении имени Грина и не знать, что классик был фигурой мрачной и противоречивой. Алкоголик, картежник, смутьян и даже убийца! Не нужно идеализировать писателей, тем более заклейменных великими.

Убийца… Вот уж поистине вера в действии. Штопин так верил в темную сторону Александра Степановича Гриневского, что тот его действительно убил. Неоромантик Александр Степанович был еще и великим мистиком. Он отомстил Штопину за всех обиженных тружеников библиотечного дела, и заодно за себя. А нечего было поминать его старые революционные грехи! Не нужно недооценивать писателей, даже и не заклейменных великими…

Удивительно, что здесь, в страшной кладовке, где нашел свою гибель ее сердечный друг, Ляля не испытывала ни жалости к нему, ни страха. Только мстительное удовлетворение. Словно скульптура сама упала на Штопина и раскроила ему череп и теперь все мы вне подозрений. Ляля никак не могла вспомнить, кто же ей рассказал о том, как нашел в дневниках Грина запись: «Бог всегда наказывал того, кто меня обидел… даже без всякого моего участия». Вот оно — отъявленного крысолова и после смерти Бог оберегает от недоброжелателей, порочащих его имя…