Вот они, окольные пути Господа… Надо было приехать на дачу Родиона, чтобы многое понять. Но понять — не самое страшное. Вот доказать то, во что самому не очень-то хочется верить. То, что всего лишь догадка. Остаться бы с нею наедине. Использовать ее как сюжет, основанный на двойном значении слова «трость». Только теперь волны ассоциаций выбросили из недр сознания подсказку. Спасибо Черному телефону! Телефон, домашний и мобильный, большой и маленький… Трость, которая впилась в Давидову память, тоже слово с двойным дном! Трость — это еще и маленькая деталь в саксофоне. Как было бы чудесно написать основанный на этом изящный детектив! А потом еще один… ведь это именно тот жанр, величие которого не испорчено претензиями на большую литературу.

Но видимо, даже таким непретенциозным мечтам преграждают путь надменные тетки в розовых костюмах, которые на людях одеваются с безупречным вкусом, но тайно любят плебейские оттенки. И чтобы их хорошенько имели где-нибудь за баней…

Нет, долой грубые житейские мысли. Давиду нет никакого дела до Арсеньевой. Ему сейчас важно другое — донести свою версию до Бэллы Максимовны. Потому что если версия верна, то некто в опасности. Некто… один или двое. Насчет второго Давид не был уверен. Хотя о чем это он! Он в принципе не может располагать такой роскошью, как уверенность!

И пожалуй, сейчас ему нужна вовсе не Бэлла. Давид вообще не очень доверял начальникам, ибо они накрепко повязаны с системой, какими бы ни казались прогрессивными бунтарями. Бывают, конечно, на свете боссы с человеческим лицом, в трудный момент протягивающие руку помощи. Но рука дающая легко превращается в руку карающую. Кроме того, Давид полагал, что Бэлла не воспримет его догадку всерьез. И даже если воспримет — что с того? Наверняка будет настаивать на законности. А дальше — страшно и подумать. Штопин сломает жизнь добрым людям. Убийцу надо спасать от жертвы. В данном случае именно так! Но окажутся ли все, причастные к этой истории, единодушны в этом намерении? Победит ли высшая справедливость неумолимую коррумпированную Фемиду?

Давид взглянул на часы. За сколько он доберется до города? Вчера с ветерком доехали на тачке, легко расставшись с деньгами на кураже, а сегодня придется киселя хлебать на электричке или на маршрутке. Но сегодня еще суббота, а ее вечер разве не звездный час человечества? Он набрал номер и приготовился к уговорам, но о встрече договорился неожиданно быстро. Любопытство — страшная сила, давно обогнавшая красоту.

Таня ждала его в кафе с любимой ехидной фразой о том, что по детективным правилам его должны были прикончить по дороге к ней.

Разве можно по телефону признавать себя разгадавшим убийство!

— А что же я должен, в любви признаваться, чтобы вытащить вас… тебя… из лона семьи в эту забегаловку? Я всегда честен, и это мне еще ни разу не повредило.

— Просто ты еще слишком молод, — усмехнулась Таня. — Все впереди. Итак, насколько я понимаю, на сегодня у нас убийца Птенчик… Точнее, снова он! Ты ведь его давно подозреваешь…

Давид досадливо отмахнулся — вовсе нет! Таня его неправильно поняла. Раньше он всего лишь старался ей объяснить, что не стоит никого выделять из круга подозреваемых, в том числе и тех, к кому мы расположены. Например, Славу Птенцова, который как будто невзначай хотел прибрать к рукам пресловутые бусы и передать их Людмиле с отвратительным прозвищем… Но Тане уже был неинтересен экскурс в прошлое. В ее словах сквозило нетерпение. Перед встречей она явно накалилась в какой-то своей личной драме и пыталась это скрыть язвительностью, что очень мешало Давиду сосредоточиться и звучать значительно. Какой смысл было нестись сюда, чтобы опять выслушивать насмешки! Может быть, надо сначала выслушать женщину? Однако на вопрос о том, что случилось, Таня недоуменно подняла бровь:

— Ничего из ряда вон выходящего. Обычное лоно семьи. Жесткое и неудобное. И брось свои комплексы. Я очень рада тебя видеть. И слышать. И самое главное, я тебе доверяю. Но что нам делать с твоей версией? Слава Птенцов — мой драгоценный друг. А друзей у меня почти не осталось. С тех пор как мы стали работать вместе, дружба как будто бы растворилась в едкой рабочей суете, но это лишь ощущение, которое лежит на поверхности. Птенчик не подведет. Он противоречивый, в чем-то невыносимый, в чем-то даже нелепый. Но именно так неправильно и выглядят лучшие люди. Даже если он убил Штопина… значит, он был прав. Слушай, а может быть, он просто заметал следы и спасал Рашида? Мужа Малики — помнишь? Может быть, все-таки Рашид добрался до своего заклятого врага…

— Послушай, давай по порядку! — в отчаянии воскликнул Давид, защищаясь от женского хаоса, вторгнувшегося в логику событий. — Я ведь сразу сказал: вряд ли Слава убийца. Он, скорее всего, соучастник, который скрыл следы преступления. А скрыл он их очень остроумно — вынеся статую почитаемого нами Александра Грина в футляре для саксофона. И кстати, почему ты не интересуешься, как это было технически?! — вырвалась наружу Давидова детективная обида.

— Интересуюсь-интересуюсь! — замахала руками Таня и даже поперхнулась кофе. — Просто ты меня настолько впечатлил этой странной картиной: Птенчик вместе с редакторшей Арсеньевой, которая еще и в розовом костюме… Сюр! Он затмевает любые детали. Может, там все-таки был не Птенчик, а его друг-саксофонист?

— Но голос-то я слышал…

— Ладно, действительно, давай по порядку. Создадим реконструкцию событий. Допустим, Штопин вместе с Людой по прозвищу Шнырь уединились в нашей кладовке, что уже смешно… Штопин и Шнырь! Какой-то тюремный роман! Ладно, прости меня за отступления. Это нервное. Давай дальше. Случайно в кладовку заглядывает Славка. Ну, допустим, за удлинителем или за туалетной бумагой. И вот он видит эту отвратительную сцену… потому что секс двух неприятных людей, наверное, вдвойне неприятен. Хотя… любители и здесь найдутся. Так, и что же дальше? Зачем Славке было лупить Грином по штопинскому черепу?

— Может быть, из ревности? Что, если Птенчик любил Люду, как бы нелепо это ни звучало для тебя. Как женщине тебе этого не понять. Но, поверь, даже на тех особ, что кажутся тебе отвратительными, найдутся охотники. Как ты метко заметила — любители на все имеются.

— Тогда Слава Птенцов просто чемпион по отвратительным особам! Люда Шнырь и редактор Арсеньева… просто-таки разнообразие кунсткамеры!

— Насчет редактора — мы ведь пока не знаем, в каких он с ней отношениях…

— Но с ней, поверь мне, любовная история более правдоподобна, чем с этой любительницей этнических бус. У Птенчика есть чувство юмора, а ни один мужчина с чувством юмора просто физически не сможет быть вместе с Людой Шнырь. Мне так кажется. И потом, этот роман Птенчик не сумел бы скрыть от нас, въедливых библиотекарш. Кстати, о бусах…

— Именно. Наконец, обратимся к объективным деталям и продолжим реконструкцию событий. Если ты помнишь, именно Слава Птенцов хотел ненароком умыкнуть бусы и отдать их Люде Шнырь. Полагаю, Птенчик — виновник того, что бусы пропали, а потом вернулись в твою сумку. Очевидно, что такой маневр мог сделать только свой человек. Зачем чужаку подбрасывать их обратно?