Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Она пошла к выходу, — сказал Эш.
— Одна?
— За ней идет какой-то парень.
Черт, черт, черт! И главное, я ничего не мог поделать. Найтингейл же, в отличие от меня, развил деятельность. Он достал из бардачка гарнитуру «Эрвейв» и набрал номер одним пальцем. Если учесть, что я научил его этому всего неделю назад, было чему удивляться.
— Иди за ней, — сказал я Эшу, — но не отключайся. И будь осторожен.
Я рискнул не поворачивать до Мраморной арки — по Оксфорд-стрит разрешено ездить только автобусам и такси. Потом, я решил, что быстрее будет проехать напрямую, нежели пробираться по сложному лабиринту односторонних улиц вокруг Бонд-стрит.
— Стефанопулос тоже едет, — сообщил Найтингейл.
Я спросил Эша, где он.
— Только что вышел из клуба, — ответил он. — Она впереди, футах в пятнадцати.
— Куда направляется?
— В сторону Пикадилли.
Сопоставив в голове маршрут, я сказал Найтингейлу:
— Шервуд-стрит.
— Двигается на юг, — сообщил Найтингейл сержанту Стефанопулос.
— Что мне делать, если она примется за своего приятеля? — спросил Эш.
Я круто повернул, объезжая автобус, вставший посреди улицы с включенной аварийкой.
На лицах прохожих, мимо которых я летел, отражался голубой луч мигалки.
— Не приближайся к ней, — сказал я Эшу, — мы почти на месте.
— Поздно, — отозвался он, — кажется, она меня заметила.
Инструкторы курсов продвинутого вождения отнюдь не похвалили бы меня, если б увидели, как я на полной скорости промчался на красный свет через Оксфорд-серкус и так резко свернул на Риджент-стрит, что аж дым из-под колес пошел.
— Спокойно, — велел Найтингейл.
— Хорошая новость, — раздался в трубке голос Эша. — Она оставила в покое того парня.
— Они уже почти на Денхэм-стрит, — сообщил Найтингейл, имея в виду опергруппу. — Стефанопулос приказала оцепить район.
Я чуть не взвыл, когда впереди какой-то человек на «Форде Мондео» (слепой и глухой, не иначе) принялся выезжать, загородив мне проезд. То, что я ему прокричал, к счастью, потонуло в вое моей сирены.
— И плохая новость, — снова заговорил Эш. — Она идет ко мне.
Я велел ему бежать.
— Слишком поздно, — сказал он.
В трубке послышалось шипение, затем крик и характерный стук, какой издает разбивающийся о твердую поверхность мобильный телефон.
Я сделал резкий и почти запрещенный поворот на Глассхаус-стрит, наверняка заработав аплодисменты прохожих. Тоби же, впечатавшись по инерции в дверцу, возмущенно взвизгнул. Недаром «Ягуар-МК2» — любимая машина грабителей и полицейских. Удирать на ней тоже, наверное, очень удобно, но автомобиль Найтингейла словно создан специально для преследования.
Как только машину перестало заносить задом, я нажал на газ и, разогнавшись до шестидесяти миль, практически сразу поравнялся с пабом «Герб Лестера» на углу.
И только тогда сообразил, что голубые отсветы, которые я принял за отражение нашей мигалки, были огнями скорой. Тут мы все поняли, насколько хороши были современные дисковые тормоза, установленные на нашу машину: очень, очень хороши. Будь у нас подушка безопасности, она бы меня придушила. А так отделался болезненным кровоподтеком поперек груди, куда врезался ремень безопасности. Но тогда я этого даже не заметил, потому что уже вылетал из машины, уже мчался через перекресток и вверх по Шервуд-стрит, догоняя машину скорой. И даже не остановился, когда та притормозила.
С одной стороны Шервуд-стрит находится сводчатая ниша в стене, выложенная довольно унылой керамической плиткой в стиле пятидесятых годов. Создали ее явно для имитации общественной уборной, и подвыпившие ночные прохожие, которым внезапно приспичило, наверняка использовали ее соответствующим образом. Как позже установил отдел убийств, похитительница пенисов, похоже, намеревалась затащить свою новую жертву именно туда с целью спонтанного перепиха и последующей вазэктомии.
Эш навзничь лежал на асфальте. Он корчился от боли, а вокруг столпились озабоченные прохожие, пытавшиеся как-то ему помочь. Везде была кровь — на нем, на озабоченных прохожих, а также на полуметровом железном штыре, торчавшем у него из груди ближе к левому плечу.
Я пробился сквозь толпу при помощи крика «Полиция!» и попытался переложить Эша так, чтобы ему можно было оказать первую помощь.
— Эш, — проговорил я, — я ведь просил не приближаться к ней.
Эш на пару мгновений перестал метаться и взглянул на меня осмысленно.
— Питер, — сказал он, — эта сука проткнула меня прутом из ограды!
Леди и джентльмены, служащие в скорой помощи, не склонны к истерии, даром что им ежедневно приходится отскребать от асфальта жертв страшных автокатастроф, попыток самоубийства (удачных и не очень), а также представителей общества, «случайно» упавших на рельсы метро перед поездом. Так или иначе, ежедневное взаимодействие с чужой болью и чужим горем укрепляет дух, добавляет здорового прагматизма. В итоге выковываются именно такие характеры, с которыми хочется иметь дело в бригаде скорой помощи на улице посреди ночи. Врачом скорой, приехавшей за Эшем, была женщина средних лет, с короткой практичной стрижкой и новозеландским акцентом. Но как только мы тронулись в путь, я заметил, что она начинает терять самообладание.
— Сука! — ревел Эш. — Эта сука проткнула меня железякой!
Железякой, которая, судя по прямоугольному сколу, была выломана из изящной кованой ограды в викторианском стиле и имела фута два в длину. На мой непрофессиональный взгляд, железяка вошла точно в сердце. Но это отнюдь не мешало Эшу метаться и вопить.
— Придерживайте его, — велела доктор.
Ухватив Эша за руку, я попытался прижать его к каталке.
— Может, дадите ему успокоительное?
Доктор воззрилась на меня, как на сумасшедшего.
— Успокоительное? Да он уже должен был умереть.
Эш вырвал у меня руку и снова ухватился за железный прут.
— Вытащи ее! — заорал он. — Вытащи, это железо, оно холодное!
— Можно ее вытащить? — спросил я доктора.
Это для нее стало последней каплей.
— Да вы что, с ума сошли?
— Железо… холодное. Оно убивает меня, — простонал Эш.
— Ее у тебя вытащат в больнице, — пообещал я.
— Не в больницу, — проговорил Эш. — Мне нужна Река.
— Доктор Валид тоже приедет в госпиталь, — сказал я.
Эш перестал корчиться и, ухватив меня за руку, притянул ближе к себе.
— Пожалуйста, Питер, — прошептал он. — Река.