Салаи появляется из кельи с отрезом пурпурного шелка – подарком от одной из дам при дворе Лодовико, полученным мною много лет назад. Шелк он аккуратно расстилает на столе – очень уместное цветовое пятно вносит оживление в тусклые серо-бурые декорации, предоставленные монахами.

– Если вы про ту пакостную историю с Савонаролой, то я в курсе, – говорю я, – но это уже дело прошлое. Милан, знаете ли, тоже не райское местечко.

– Ну, ты там как сыр в масле катался! – Отец устремляет на меня пронзительный взор темных, близко посаженных глаз.

Я человек мирный, но отца моего хлебом не корми дай поспорить, покричать, пометать громы и молнии. Он и карьеру сделал на спорах по поводу мельчайших нюансов в контрактах и соглашениях между богатыми флорентийскими гражданами. Сражаться с ним из-за достоинств и недостатков Флоренции и Милана бессмысленно.

Засим опять следует долгое молчание.

– Я знал, что не надо сюда приезжать, – бормочу я в конце концов. Хватаю со стола кисти и делаю вид, что собираюсь положить их обратно в дорожную суму. Не хочу возвращаться к тем годам, когда постоянно чувствовал отцовское недовольство и разочарование мною. Эти годы я всегда несу в памяти как свой крест.

– Леонардо, сынок… – Старик вдруг переходит к действию – хватает меня за руки костлявыми пальцами. – Dai[39], перестань. Я забочусь о твоем благе. Все эти безумные штуковины, которые ты выдумываешь, машины твои, механизмы… Ты без толку тратишь время! Их выбросят и забудут, не успев воспользоваться. И тебя забудут вместе с ними!

За любым ласковым словом от отца всегда следует какой-нибудь болезненный укол. Я не дрогнув встречаю взгляд его темных глаз:

– Вот увидите, отец, они меня прославят!

Я уже настраиваюсь на длительный спор, но неожиданно старик вздыхает:

– Возьми заказ на светский портрет, figlio[40], и не отказывайся от других, которые воспоследуют, – говорит он и снова начинает хождение туда-сюда. – Все, о чем я тебя прошу – это чтобы ты направил свои усилия в полезное русло. Ты потратил годы на изобретения и на поиски людей, наделенных властью. Знаю, тебе по сердцу жизнь при дворе, но это ни к чему не приведет тебя в итоге. А может статься, приведет к гибели. Тебе еще повезло, что ты добрался сюда из Милана целым и невредимым.

– Я начерчу и построю машину, которая поможет выигрывать войны, и это принесет мне куда больше выгоды, чем расписывание стен в пыли за алтарем в каком-нибудь монастыре, где никто никогда не увидит мою работу, – говорю я, пренебрежительно обводя рукой замкнутый монастырский дворик.

Но отец не сдается:

– Начертить неисповедимые пути истории у себя в тетрадях ты все равно не сможешь. Войну нельзя выиграть с одной лишь помощью подводной лодки, летающей машины или бронированной колесницы.

Должен признать, аргументы хороши. Отец свое дело знает. Недаром к нему как к нотариусу и советнику обращаются самые просвещенные из флорентийцев. По той же причине и сервиты наняли его для участия в переговорах по их торговым делам.

Я жду, пока страсти немного улягутся, атмосфера разрядится, затем достаю из рукава контракт, подписанный с монахами, и кладу его на стол.

– Как видите, я уже принял предложение сервитов. Контракт вы, разумеется, составили сами.

Он кивает:

– Для тебя это будет неплохое начало. Но закончить работу придется так или иначе. Сперва они и вовсе не хотели тебя нанимать. Сказали, ты человек легкомысленный, увлекающийся, зачастую не умеешь сосредоточиться на одной задаче. – Отец многозначительно умолкает на секунду. – Если монахи увидят, что работа у тебя продвигается слишком медленно, имеют право расторгнуть контракт без выплаты гонорара.

Стало быть, такая у меня репутация? Я, признаться, удивлен, что люди болтают обо мне подобную чушь. Но это же Флоренция, куда деваться. Почти тридцать лет минуло с тех пор, как один завистливый подмастерье настрочил на меня донос в Синьорию. Это и была одна из причин моего расставания с Флоренцией. Да, какие-то вещи действительно никогда не меняются.

– Они ничего обо мне не знают, – начиная закипать, возражаю я.

Отец смотрит на меня с подозрением:

– Они узнали все что нужно, увидев, как ты одет.

– Что вы имеете в виду?

– Монахи считают, что твой гардероб неуместен в обители.

Ох уж эти монахи… Сервиты основали свое заведение лет триста назад. Компания процветающих торговцев одеждой тогда вдруг отказалась от жизни в достатке и удовольствиях, променяв ее на бедность и покаяние. Здесь, в стенах, возведенных во славу своей покровительницы Девы Марии, они носили сандалии на деревянной подошве и рясы из грубой шерсти или конского волоса, подпоясанные пеньковыми веревками. Единственным их пропитанием стала жидкая овсяная каша, которую приходилось черпать рассохшимися деревянными ложками. Я украдкой бросаю взгляд в келью, где Салаи достает из сундука мои синие, бархатные, расшитые узорами башмаки с пряжками, фиалковый плащ с широким отложным воротником и сиреневый берет.

– Вы закончили? – поворачиваюсь я к отцу.

Тот кивает и делает шаг к выходу.

– Если ты докажешь монахам, что умеешь доводить дело до конца, тогда я смогу убедить других богатых и влиятельных покровителей снабжать тебя заказами. Пора тебе уже остепениться, обустроиться в жизни и начать извлекать пользу из своего ремесла.

Последнее слово, как всегда, отец оставил за собой. Он изложил мне свою точку зрения, заручился согласием принять ее, заклеймил позором мои собственные решения и чаяния, а теперь вот собирается удалиться. Что бы я сейчас ни сказал, мои слова не будут услышаны. Он не изменился.

– Кстати, многие состоятельные люди в городе с удовольствием заплатят тебе за портреты их жен, – добавляет отец.

Опять портреты каких-то синьор… Замыслы отца на мой счет начинают сжиматься удавкой у меня на шее. Портреты на заказ – отныне и вовеки веков. Дамские портреты – до скончания дней. Но мир так велик, он не вместится в раму. Последними, кого я писал, были женщины из окружения Лодовико Сфорцы. И глядите-ка, чем все закончилось…

– Я работаю с Франческо дель Джокондо, торговцем шелком, – говорит отец. – Сейчас, когда… э-э… обстановка в городе стала более благоприятной для шелкоделов и иже с ними, могу побиться об заклад, что он с удовольствием обсудит заказ на портрет своей синьоры.

Часть 4

Портрет синьоры

Анна

Лувиньи и Париж, Франция

1940 год

Пока в Лувиньи уныло тянулись зимние месяцы, Анна проводила много времени за чтением книг о Леонардо да Винчи. Пыльные тома в библиотеке замка таили много сюрпризов –