Или не было у него другого места, которое хоть как-то чувствовалось бы домом? Или не хватало характера разрубить все одним махом раз и навсегда? Иногда нервы не выдерживали и тогда он уходил к отцу — в любое время, хоть и среди ночи. Говорить в таких случаях им было не о чем, но Алексею казалось, что рядом с этим сильным мужчиной ему становилось чуть легче. Да и из дому он выскакивал только тогда, когда просыпалось дикое желание схватить и встряхнуть ее, заставить прийти в себя насильно — пощечинами и матами, или вообще — придушить, чтобы его перестало, наконец, мучить всё это. А позже просто — утомлять и привычно раздражать.

Скорее всего, со временем Лена оценила такое терпение и опять стала тянуться к нему — не в постель, а скорее — за теплом, что согревало её раньше. Но находила только ровное отношение, некоторое участие и обманчивое ощущение стабильности. А может, её уже не устраивал успех где-то там, мало было признания и славы, и захотелось опять почувствовать себя любимой, а не просто желанной другими мужчинами? Алексей дать этого уже не мог, и похоже было на то, что рядом с ним она просто отдыхала и снова искала… искала…

А потом — нашла.

С жирафом этим… наверное помогло все-таки — отвлекло, а еще я поняла, что мама в панике и переживает настолько, что не знает за что хвататься — то ли за мужа, то ли опять за плейер? И ее слезы…

Мне казалось, я поняла, что она хотела, чтобы я услышала в романсе. Я услышала. Но ее перед этим довела до слез. А теперь совесть моя проснулась — в конце концов, с чего трагедия? Никто не умер и даже не заболел… И Адилю в сто раз тяжелее, чем мне, но вокруг него не скачут с бубном.

— Я уже нормально, мам, не переживай, — поднялась я с дивана, — Яна, пойдем спать. Спокойной ночи всем. И спасибо вам обоим огромное — мне уже лучше, просто… растерялась. Плакать больше точно не буду, и давайте, пожалуйста — все разговоры завтра? Очень спать хочется, вырубает просто, мам.

Утром, выйдя с Янкой в сад, мы рассмотрели его свежевымытым. Очевидно, когда мы уезжали, Фазиль окатил каждое растение дождиком из шланга. Рыжий пустынный песок был сметен с дорожек и убран, деревья и кусты снова стали темно и светло-зелеными, а не бурыми, а на земле под ними кое-где еще сохранилась влага…

Мухсия уже накрыла столик на террасе к завтраку. Последнее время она старалась готовить то, что больше всего нравилось нам с Яной — к этому времени мы уже многое попробовали и обе определились со своими вкусами и предпочтениями в арабской кухне. И сейчас тоже — пиала с шоколадно-апельсиновым кускусом, блинчики-катаеф с манным кремом в большом количестве и на красивом блюде, чайник с фруктовым чаем, черный кофе со специями, фрукты…

Яркий южный сад, еда эта, узорные подушки на диванах… и даже мое платье — длинное, с просторными рукавами и затканное объемными на вид пионами… все это было похоже на восточную сказку, которая заканчивалась. Окружающее почему-то воспринималось уже не так, как еще вчера, а отстраненно и немного грустно — и время отъезда приближалось, и новые обстоятельства давили на настроение.

Мама сегодня заспалась, мы с дочкой завтракали вдвоем, я думала…

Понятно было, что отчим не отпустит без разговора. Сама же я вчера на него и напросилась. Все тогда прозвучало однозначно, как и чувствовалось, впрочем, и хотелось — избавиться от проблемы и как можно быстрее. Чтобы все оставалось хотя бы, как до нее. Но серьезно вариант с абортом я еще не обдумывала, то есть подробности — где, когда и как?

То, что находилось внутри меня, ребенком не воспринималось совершенно, а только как крайне… крайне-крайне несвоевременная проблема. То ли с воображением у меня было туго, то ли категорически не хотелось ничего такого и мозг послушно шел на поводу? Но все было не так, как прошлый раз и той радости, в которой я буквально купалась, узнав о Янке, сейчас не было и в помине.

Паника уже улеглась и мыслила я будто бы разумно — там просто эмбрион. Даже мозг еще не сформирован и нет тех пресловутых ручек-ножек — просто зернышко размером в три миллиметра. Сердце уже, правда — на шестой неделе. Но пока только, как бурдючок — однокамерное. Пульсирует. Я отказалась смотреть, но врач говорила, говорила… И что уже может обозначиться токсикоз тоже предупреждала. И советовала пить больше воды… Джаухар работал переводчиком.

Мельком взглянув на большую медную турку с кофе, я стерла с Янкиной щечки манный крем, улыбнулась ее щебетанию и налила себе воды…

Еще вчера мама объяснила мне здешнее отношение к абортам — они вне закона. Даже спасая жизнь женщины, решение по прерыванию беременности принимают минимум пять человек — три врача, сама беременная и ее опекун — муж, отец или брат. И даже если все было обосновано экстренной необходимостью, но случилось вопреки согласию мужа, то он имел право через суд потребовать от родных женщины или клиники огромную денежную компенсацию. А за распространение таблеток для медикаментозного аборта в Саудовской Аравии давали конкретный тюремный срок.

Собственно, вчера в отчаянии вырвалось первое, что пришло в голову и показалось правильным — спасительным. Но Джаухар обязательно… я уже немного знала его и ждала разговора — с мудрыми увещеваниями и уговорами. И приготовилась соглашаться со всем, что он скажет — абсолютно. Пускай говорит что угодно — все равно решать только мне. Но не здесь — вся эта восточная мишура замыливала глаза и ум, стирая границы между экзотическим мороком и реальностью.

Я собиралась уехать в родной город на север Урала, сесть в нашей квартире, оглядеться вокруг себя и трезво оценить свои возможности и силы. Чисто гипотетически два ребенка было… неплохо. Это достаточно и нормально — я всегда хотела двоих. Но есть реалии…

И уже сейчас можно было сказать, что замуж я больше не пойду, даже если вдруг случится такое чудо и кто-то позовет — быть одной труднее, но спокойнее. Вот именно сейчас мне было спокойнее без Вадима, хотя раньше казалось — жить без него не могу. А это уже показатель. Дальше нужно свести к минимуму потрясения, связанные с разводом, устранить все препятствия и рассчитывая только на свои силы, растить Яну, как мама растила меня.

А Джаухар пойдет на все — это понятно. И будет делать это не ради невнятного зернышка в моем животе и не ради меня, и даже не потому, что я собираюсь нарушить заветы веры — любой веры, не только их.

Так что выслушаю, покиваю… Поблагодарю.

Я ждала увещеваний, уговоров? Их не было. Он увел меня в дальний закуток сада на мужской половине, усадил там и начал неожиданно — почти с угрозы:

— Девочка, я сразу должен сказать — то, что ты собираешься сделать, не прощается даже дочерям, — заговорил он глухо и отстраненно: — А тебя я считаю своей дочерью.

— Спасибо за честность, — подобралась я, — тогда я заранее прошу простить меня за ответную… Я очень благодарна вам за гостеприимство, а за маму — так вообще… Но вы же понимаете, что я переживу ваше непрощение? А вот справлюсь ли в наших реалиях одна с двумя маленькими детьми — не уверена. Тут дело возможностей — не желания. Но и его тоже нет.