Старыгин хотел ответить Маше что-нибудь бодрое, но как раз вэто время луч фонаря выхватил из темноты первую развилку.

Более узкий коридор отходил в сторону, теряясь во мраке.

— Ну вот, первый поворот уже есть, будем надеяться, чтодальше пойдет быстрее! — проговорил Старыгин, прибавляя шагу. Его терзалосмутное беспокойство, но он не хотел раньше времени волновать свою спутницу.

Действительно, очень скоро показался второй отходящий всторону коридор. Еще через десяток метров миновали третью развилку и наконецпоказалась четвертая.

— Видите, все оказалось не так страшно! бодрым голосомпроизнес Дмитрий Алексеевич. — Сворачиваем налево, как велит нам Геката!

Боковой коридор был уже, и воздух в нем казался болеезатхлым, чем в основной галерее.

К счастью, идти по нему пришлось совсем недолго: метрах вдвадцати от развилки показался первый перекресток и еще через пять минут —второй.

На этот раз путники свернули в более широкую галерею.Правда, она ощутимо спускалась вниз. Вскоре стало заметно холоднее.

— Жаль, что мы не прихватили с собой какую-нибудьтеплую одежду, — пожаловалась Маша, прибавляя шаг, чтобы согреться. —Как, интересно, проводили здесь свои богослужения первые христиане? Здесьнемудрено заполучить воспаление легких!

— Ну теперь, я надеюсь, нам осталось идти совсемнедолго! — бодро проговорил Старыгин, едва поспевая за своейспутницей. — Вот уже первый поворот…

— Правда, потом нам придется проделать этот путь ещераз, в обратном направлении, — отозвалась Маша. — Конечно,возвращаться всегда быстрее, но зато придется идти вверх…

То, что Старыгин назвал поворотом, было на самом делебольшой, глубокой нишей в стене коридора, чем-то вроде подземной капеллы иличасовни. В глубине ниши на стене виднелось едва различимое изображениекакого-то святого. Старыгин осветил его фонарем и двинулся дальше.

Вскоре они миновали еще одну такую же часовню.

— Осталось совсем немного! — Маша приободрилась ипошла еще быстрее.

Впереди показался следующий, третий проем. Но он не былтемным, как все предыдущие, напротив, из него исходил колеблющийся красноватыйсвет. Маша перешла на бег, в ее глазах светилась надежда.

— Постойте! — крикнул вслед девушкеСтарыгин. — Не спешите! Мы не знаем, что нас там ждет…

Но Маша не слышала его слов. Она уже добежала до следующегопроема, или, следовало бы сказать, до следующей часовни. Добежала и замерла наместе, пораженная увиденным.

Глубокая ниша в стене коридора была уставлена горящимисвечами. Длинные тонкие церковные свечи, только что зажженные или сгоревшие уженаполовину, наполняли капеллу живым, трепещущим светом. И в этом свете, в этомживом сиянии в глубине часовни, возле ее задней стены, на небольшом возвышениистояла она.

Мадонна Литта.

Маша сложила руки в восхищении.

Она много раз видела эту картину в Эрмитаже — при дневномосвещении и при ярком искусственном свете, но никогда еще творение Леонардо неказалось ей таким прекрасным, как в этом подземном святилище. Теплый, трепетныйсвет свечей делал лицо Мадонны еще более одухотворенным и нежным, счастливым игармоничным, а взгляд младенца казался таким живым и глубоким, что Маша неудивилась бы, если бы он вздохнул и что-то сказал ей.

Маша шагнула к картине, протянув к ней руки, как протягиваютозябшие руки к огню…

— Стойте! — закричал за ее спиной Старыгин. —Это ловушка! Это не картина!

Маша недоуменно замерла, но было уже поздно: пол у нее подногами предательски накренился, и она заскользила вниз, в темноту…

В последний раз бросив взгляд на картину, она увиделапроисходящие с ней странные перемены: поверхность картины задрожала, как мираж,и начала расплываться. По углам холста замерцали радужные пятна.

— Держитесь! — раздался за спиной голос ДмитрияАлексеевича. Он схватил Машу за плечи, но сам не удержался на краю площадки ивместе с ней соскользнул в темный люк.

Маша приподнялась и ощупала свое тело.

Кажется, никаких переломов, только небольшие ушибы. Вокругцарила глухая, кромешная темнота.

— Дмитрий, вы здесь? — проговорила она едваслышно, дрожащим голосом.

— Здесь, — отозвался он совсем рядом.

Маша невольно перевела дыхание: вдвоем с ним ей было уже нетак страшно.

— Вы целы? — спросил Старыгин.

— Кажется, да. Где мы? Что это было? Вы сказали, чтоэто не картина? А что же тогда?

— Мы в ловушке, — с горечью отозвалсяреставратор. — Ни за что не прощу себе, что так глупо попался! Следовалосразу догадаться, что нас заманивают в капкан… Известно же, что бесплатный сырбывает только в мышеловке!

— И тем не менее мыши каждый раз попадаются на этуприманку! — вздохнула Маша.

— Не хочется сознавать, что мы оказались не умнеемышей! Черт, надо было вернуться назад сразу после того, как пропал сторожкатакомбы!

— Что уж сейчас корить себя за то, чего все равно невернешь… Лучше скажите, что это была за картина? Что с ней происходило, когдамы подошли ближе?

— Голограмма! — ответил Старыгин. — Я виделподобные во многих европейских музеях, да и у нас тоже. Когда не хотят или немогут выставить в зале музея подлинное произведение искусства, его заменяютголографическим изображением. Здесь, в подземелье, аппаратура работала не оченьхорошо, и изображение начало искажаться. Заметив это, я хотел вас удержать, ноне успел…

— Простите, я виновата.., чересчур обрадовалась находкеи утратила бдительность…

Тот, кто хорошо знал Машу, понял бы, что она очень испугана,только поэтому просит прощения. Обычно виноватым у нее бывал кто угодно, тольконе она. Старыгин не знал Машу так хорошо, оттого и не удивился.

— Я сам виноват. Я должен был идти впереди и первымразглядеть эту приманку.

— Ладно, давайте не будем расшаркиваться друг переддругом и принимать вину на себя и подумаем, где мы оказались и как отсюда можновыбраться.

Старыгин какое-то время молчал, из темноты доносились толькоего дыхание и негромкий шорох.

— Эй, вы где! — окликнула Маша товарища понесчастью. — Вы еще здесь?

— Куда я денусь? — пропыхтел мужчина. Пытаюсьпонять, где мы находимся.., ознакомиться с нашей мышеловкой, так сказать, наощупь…

Неожиданно горячая мужская рука дотронулась до Машиной щеки.Девушка почувствовала странное спокойствие. Несмотря на то что она была вбезвыходном положении, в темной подземной тюрьме, и не имела никакой надеждывыбраться отсюда без посторонней помощи, то, что рядом с ней находилсяСтарыгин, непонятным образом сделало ее почти счастливой. Удивительно, но ейсовсем не хотелось покидать этот каменный мешок. И уж совсем не хотелось, чтобыСтарыгин убирал руку с ее щеки.