— А в чем дело? — спросила Маша.

— Впрочем, не буду вас нервировать. Возможно, этотолько мои домыслы. Советую вам все-таки отдохнуть. Вряд ли ночной гостьосмелится вернуться. Но если что — я в соседней комнате, и стены здесьдостаточно тонкие, так что зовите! Да, вот еще что…

Тут в коридоре раздалось неодобрительное покашливание,очевидно, им давали понять, что их дальнейшее присутствие в одной комнатекрайне неприлично.

— Спокойной ночи! — Маше хотелось остаться одной,но не тут-то было. Старыгин неожиданно сильной рукой схватил ее за плечи ивытолкал в коридор, потом открыл стеклянную дверь и вывел на просторнуютеррасу.

Из сада снизу доносились изумительные ароматы, тихонькожурчал фонтан, слышалось шуршание листьев, потрескивание и шорох.

— Как хорошо! — невольно прошептала Маша. —Что может быть лучше южной ночи?

— Не морочьте мне голову! — последовал холодныйответ. — Отвечайте, откуда вы знаете этого человека?

— Но я его совсем не знаю… — отбивалась Маша.

— Вы не могли видеть его в Эрмитаже. Вы пришли тудагораздо позже, когда все уже случилось. Вряд ли он разгуливал на виду у всех ирасспрашивал служителей, после того как сам же подменил картину.

Под давлением грубой силы, Маша призналась, что снимокстранного человека прислал ей Мишка Ливанский. Снимок он сделал накануневечером. Рассказала и про таинственное темное облако, надвигающееся на картину.

— Моего приятеля убили. И кажется, именно за этотснимок. Но сегодня Мишкин снимок помог мне разглядеть в таксисте опасногоубийцу.

— Почему вы мне ничего не сказали? Что вы еще скрываете,Маша?

Настал момент рассказать про дневник. Но тогда Старыгинзахочет тотчас же с ним ознакомиться. А Маше хотелось самой пролистать егопервой. Все же это дневник ее деда.

— Зачем мне что-то от вас скрывать? — прошепталаМаша. — Ведь мы же вместе… Куда я от вас денусь здесь, в чужом городе…

Она провела пальцами по колючей щеке, а когда он схватил ееза плечи и притянул к себе, сообразила, что сейчас он почувствует тетрадку запоясом ее джинсов. В самый последний момент Маша сумела выскользнуть из его объятий.

— У меня к вам огромная просьба, — сказала онавполголоса, — завтра побрейтесь как можно тщательнее! Вам не идет седаящетина…

Она ускользнула, а Старыгин обалдело покрутил головой,посетовал на чертовы женские штучки и пошел спать.

Вечерний разговор с Антонио не прошел даром, и всю ночь Машеснились то страшные люди-леопарды, разрывающие зубами свою жертву, то асассиныс пустыми безжизненными глазами…

Однако утро было прекрасным, в саду громко пели птицы, и всеночные кошмары отступили без следа.

Позавтракав в трапезной — ветчина, козий сыр, крестьянскийхлеб и крепкий кофе, — Маша и Старыгин вышли на улицу. Неподалеку открыльца лежали две огромные белоснежные собаки — одна из них та самая, котораяминувшим вечером приходила знакомиться с Машей. При виде девушки овчаркаподняла голову и несколько раз дружелюбно хлопнула по траве хвостом.

— Точно такие же собаки изображены на многих картинахэпохи Возрождения, — вполголоса проговорил Старыгин. — Итальянскиепастушеские собаки — одна из самых старых пород в Европе!

— Ну что? — Маша повернулась, подставив лицоутреннему солнцу. — Какие у нас планы на сегодня?

— Госпожа катакомб, — коротко ответил ДмитрийАлексеевич. — Антонио обещал проводить нас…

Однако именно в этот момент пришло SMS-сообщение от АнтониоСорди. Он извинялся и сообщал, что очень занят и не сможет сопровождать своихрусских друзей.

— Ничего страшного, — проговорил Старыгин. —Возьмем такси и поедем сами.

Администратор папского дома, которого они попросили вызватьтакси, вежливо поинтересовался, куда гости собираются ехать.

Услышав, что их целью являются катакомбы святой Присциллы,он уважительно кивнул и пробормотал:

— Большая святыня, большая святыня! Только я не уверен,попадете ли вы туда…

Живой темноглазый таксист всю дорогу то громко расхваливалкрасоты Рима, то распевал отрывки из оперных арий. На этот раз Маша увиделапочти все знаменитые римские достопримечательности — за окном машиныпромелькнули Колизей, развалины Римского Форума, помпезный памятник ВикторуЭммануилу, громада Пантеона. Потом показались мутные желтоватые воды Тибра, надругом его берегу, за мостом, возвышался замок Святого Ангела. Видимо, таксистехал далеко не самым прямым путем, чтобы несколько увеличить стоимость поездки,но Маша не была к нему в претензии.

— Виа Салариа! — воскликнул наконецитальянец. — Синьора ди Катакомба!

Старыгин поблагодарил водителя и дал ему щедрые чаевые. Онпрошел несколько шагов.., и остановился перед табличкой, извещавшей на трехязыках, что катакомбы святой Присциллы временно закрыты для посетителей.

Около этой таблички дремал на складном табурете служитель вформенной фуражке и куртке с галунами, расстегнутой на внушительном животе.

— Кажется, мы зря ехали, — проговорила Маша,догоняя своего спутника.

— Не думаю, — усмехнулся Старыгин. — Это ведьИталия, здесь народ хитроумен и предприимчив. Очень часто они закрываюткакую-нибудь дверь только для того, чтобы можно было открывать ее задополнительную плату.

Он обратился к дремлющему служителю, но тот, видимо, спалчересчур крепко и не расслышал докучливого туриста.

Тут рядом с посетителями возник таксист, который только чтодоставил их на Виа Салариа.

— Проблемы, синьоры? — радостно воскликнулон. — Там, где есть Луиджи, — там нет проблем! Этот человек, —Луиджи ткнул пальцем в дремлющего привратника, — этот человек мойдвоюродный брат! Нет, — таксист пошевелил губами, — не двоюродный,троюродный!

Он сложил ладони рупором и крикнул прямо в ухо спящему:

— Микеле!

Маша не сомневалась, что от такого вопля служитель свалитсясо своего табурета, но тот только неохотно приоткрыл один глаз и вопросительноуставился на таксиста. Тот разразился длинной, удивительно музыкальнойитальянской фразой, на которую служитель катакомбы ответил коротко и внушительно.

Таксист повернулся к Старыгину и проговорил таким тоном, какбудто сообщал ему о безвременной кончине близкого родственника:

— Микеле хочет сто евро! Но вы не волнуйтесь, синьор, яего знаю, его можно уговорить!

И снова зазвучала звучная итальянская речь.

Таксист отходил и возвращался, воздевал глаза к небу иопускал к земле, через каждое слово поминал Мадонну, целый список святых и,насколько можно было понять, всех родственников несговорчивого Микеле…