Бейб и Чэд выходят на своем этаже, а когда двери лифта закрываются за ними, я выдыхаю. Из-за гнева Бейб и Чэда поездка в такси была тихой и напряженной. Я хочу снова разрядить атмосферу. Пайлот облокачивается о перила вдоль задней стенки лифта, уставившись на дверь.

– Наконец, – говорю я, разбивая затянувшееся молчание. Он выжидательно поворачивается ко мне, и я застываю.

Наконец? Наконец что? Боже. Мои губы складываются в легкую улыбку. Улыбка – это всегда хорошо. Он улыбается в ответ, но ничего не говорит, а затем резко сует руки в карманы и смотрит на пол.

Лифт звякает. Во мне лопаются нервы, пока мы идем к комнате. Я ощущаю себя одним из этих потрескивающих шаров электричества, которые можно увидеть в научных музеях. Добравшись до двери, я ищу в сумке ключ. Проходит еще вечность, прежде чем я вытаскиваю его и вставляю в замок.

– Шейн, – говорит Пайлот.

Я разворачиваюсь. Он стоял прямо за мной, а теперь прямо передо мной. Он снова наклоняется ко мне и мир замедляется. Я все еще не знаю, что делать? Куда сунуть руки! Я чувствую прилив жара. Моя рука хватается за ключ позади меня. Я вытягиваю его из замка и бросаю на пол, слегка подпрыгивая, когда он стучит по белой плитке. Пайлот вскидывает голову. Я разворачиваюсь, поднимаю ключ, засовываю его обратно в замок, бросаю сумочку, беру свой чемодан и спешу в ванную, чтобы подготовиться ко сну.

Выйдя оттуда минут пятнадцать спустя, я вижу, что Пайлот, судя по всему, вырубился на своей кровати. Я тихо забираюсь в свою. Сердце переполнено. Я не могу его успокоить. Я заворачиваюсь в одеяло и поджимаю ноги в позе эмбриона. Почти сразу же на глаза наворачиваются слезы.

Нет. Почему я плачу? Не надо плакать! Я переворачиваюсь на спину, позволяя соленой воде стекать по моим щекам. Я делаю поверхностный вдох, уставившись на потолок. Серьезно, что со мной не так? Я вспоминаю Пайлота в клубе, лицо Чэда возле моего, сердитый взгляд Бейб, лицо мужчины на ступенях метро, снова Пайлота, стоящего у двери. Моему списку целей учебы за границей было бы стыдно за меня. Сегодня ночью я не была храброй, я была жалкой. И я почти потеряла свою сумочку. Снова. Я вдыхаю побольше кислорода. Закрываю глаза. Хватит. Плакать.

По плечу легонько стучат. Я открываю глаза. Пайлот стоит рядом с моей кроватью. Я быстро вытираю все еще текущие слезы и приподнимаюсь на локтях.

– Эй, – говорит он, тихо стоя надо мной. Я просто смотрю на него. Что он делает? Он кивает, словно прося подвинуться.

Колеблясь, я двигаюсь к левому краю кровати. Он садится, а потом ложится на спину рядом со мной, глядя на потолок. Небеса! Я снова ложусь на спину. Делаю последний неровный вздох, подавляя поток воды одной лишь силой воли.

На нем все еще джинсы и белая футболка.

– Ты в порядке? – тихо спрашивает он.

Я разговариваю с потолком.

– Ага… прости, это глупо. – Еще один вздох. – Просто слишком много всего навалилось, или вроде того.

– Тебя чуть не ограбили, так что это чувство не глупое.

Я моргаю, глядя на потолок.

– Могу я кое-что спросить? – продолжает Пайлот.

– Ага.

Он переворачивается на левый бок, подпирая голову рукой. Я поворачиваюсь соответственно на правый бок – внутри настоящая паника.

Пайлот поджимает губы.

– Думаешь, Чэд – Санта?

Я смеюсь.

– Боже мой, надеюсь, нет, – дрожащим голосом говорю я.

Пайлот ухмыляется.

– У тебя есть братья или сестры? – спрашивает он.

Мастер отвлекающих маневров. Мой взгляд скользит к его губам и быстро возвращается к глазам. – Нет, но у меня есть много плохих кузенов. А у тебя?

– Две младшие сестры, – говорит он.

Две младшие сестры, вот почему он такой милый? Я улыбаюсь сама себе.

– Что? – спрашивает он, а уголки его губ поднимаются.

– Ничего, – быстро отвечаю я и снова переворачиваюсь на спину, падая под тяжестью долгого зрительного контакта и решая, что лучше смотреть на потолок. Я чувствую, как Пайлот меняет позу рядом со мной, пока мы не оказываемся снова бок о бок. Деля одну подушку.

Я сглатываю.

– Что было самым страшным из того, что ты делал?

На мгновение он поджимает губы.

– Я… что ты имеешь в виду под страшным?

– Я имею в виду не коммерчески страшным, а страшным для тебя, понимаешь?

Мгновение висит тишина, прежде чем он отвечает.

– Не знаю… я типа покинул мою… то есть… – он выдыхает. – Думаю, перемены всегда пугали меня.

Мгновение я молчу, кивая, соглашаясь с ним и набираясь храбрости сказать:

– Это самое страшное, что я когда-либо делала, – шепчу я.

– Что…

– Я имею в виду не вот это, а приезд сюда для учебы за границей. Я не очень хороша в попытках пробовать что-то новое, и я никогда не была так далеко от семьи. Но что еще важнее, я всегда была хорошим ребенком, знаешь ли. Я получаю высокие оценки и не перечу. Я делаю то, что мне говорят делать. Это всего лишь я, и я хочу сделать их счастливыми, я им никогда не врала. Поэтому, когда я солгала им насчет этого, они мне поверили.

– Они не знают, что ты здесь? – тихо спрашивает он.

Я издаю печальный смешок.

– Я студент-медик, поэтому я сказала им, что здесь учусь на медицинской программе. Я типа сделала для них фальшивую брошюру и все остальное. Я позаботилась о всех документах и всё такое. Но здесь нет медицинской программы… и они рассердятся, когда узнают об этом.

– Я думал, твоя специальность – английский.

– Они бы не заплатили за колледж, если бы я не выбрала то, что дало бы мне надежду на перспективное будущее. – Я моргаю, глядя на потолок. – Мой дедушка как раз был бедным человеком искусства, писал поэзию и всякое такое и работал на нескольких временных работах. Это превратило его в отвратного отца. Его никогда не было рядом, а когда и был, то он был отдалившимся и уставшим, быстро раздражался на папу и его братьев и сестер.

Теперь мой отец помешан на финансовой стабильности, в мачо-итальянском стиле а-ля «я настоящий мужчина». Я его единственный ребенок, так что… он… это сложно. То есть я знаю, что по-своему он пытается быть хорошим отцом, а писательство, творчество, это не то, что считается прагматичной карьерной тропой.

Я неплохо разбираюсь в математике и науке, и мне нравятся цифры. Моя мама собиралась стать доктором! Но ей пришлось уйти из медицинского колледжа, когда она забеременела мной, так что это просто логично. Она действительно взволнованна. – Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на реакцию Пайлота. Его лицо прямо там, в сантиметре от меня. В его глазах застыла грусть.

Не то чтобы мне не нравилась медицина, просто я не совсем, ну знаешь, у нее не та же… и все это требует всех сил. Не знаю, я хочу создавать. Эти последние две недели, проведенные здесь, за изучением того, что мне действительно нравится и за написанием рассказов, – они были лучшими.