всех кого ни попади, другие же родственники просто брали его деньги, не говоря спасибо, проматывали их, а затем брали еще. С появлением в доме новой жены отца он почувствовал себя так, словно над ним и памятью его матери нависла туча, и почти сразу же после их вселения он уехал.

Он провел неделю в Лас — Вегасе, прежде чем снова вернуться к работе. Новая картина «Black Star» (получившая в дальнейшем после завершения съемок название «Flaming Star») была первой из череды двух картин, которую Полковник продал студии «XX век — Фокс», и предоставляла Элвису возможность сыграть чисто драматическую роль («Черная звезда» и «Пылающая звезда» соответственно. — Прим. перев.).

Первоначально фильм предназначался для Марлона Брандо, под которого был написан сценарий уважаемыми авторами Клером Хаффейкером (автором романа, легшего в основу сценария) и Наннелли Джонсон (автором сценария к фильму «Гроздья гнева»)[11]. Фильм позволил Элвису снова поработать с Дэвидом Уайзбартом, который выказал такую веру в него в его первом фильме «Love Me Tender», а в качестве режиссера — постановщика выступил талантливый сорокавосьмилетний Дон Сигель (который снял оригинальную версию «Вторжения похитителей тел»). Все, связанные с картиной, видели в ней серьезный фильм; поначалу Сигель даже возражал против выбора Элвиса на главную роль, который, на его взгляд, очень многими воспринимался как «посмешище», пока Уайзбарт, снискавший огромный успех благодаря картине Джеймса Дина «Rebel Without а Cause», не переубедил его. В картине предполагался минимум песен (во время студийной записи 8 августа было записано четыре, а в конечном итоге были использованы только две песни); в фильме была социально прогрессивная, хотя и несколько невнятная, любовная линия, в которой Элвис играл Пейсера, «полукровку», застрявшего между двумя мирами; планировались многочисленные натурные съемки и имелся прекрасный состав исполнителей вторых ролей, включавший актеров — ветеранов Стива Форреста, Джона Макинтайра, Ричарда Джэкела, а также искрометную пятидесятипятилетнюю Долорес дель Рио, играющую роль индеанки, матери Пейсера (это была ее первая роль в Голливуде после 1942 года).

С самого начала буквально во всем стали возникать проблемы. Неудивительно, что и Полковник приложил к этому свою руку, пытаясь добиться от студии всевозможных уступок; одним из факторов была и смерть в середине июля директора картины Бадди Адлера, но главными препятствиями были отношения между звездой и режиссером, а также несовпадение взглядов на идею, лежащую в основе сценария. Элвис принялся за работу над картиной с мыслью о том, что это может стать прорывом в его карьере драматического актера, и поначалу он безоговорочно отдавался своей роли, но не ощущал большого поощрения со стороны Дона Сигеля и, более того, чувствовал, что режиссер смеется над ним. По воспоминаниям же самого Сигеля, у него «была проблема в общении [с Элвисом]», поскольку он никогда не мог застать Элвиса наедине, однако Элвис был убежден, что тот относился к нему с презрением, снисходительно взирал на его занятия карате, его машины и его компанию, и тем больше это подталкивало Элвиса валять дурака с Сигелем. Каждое утро, приезжая на студию, он с парнями принимался заниматься карате, словно это была их утренняя гимнастика. Он великодушно одолжил Сигелю свой новехонький «Роллс — Ройс», но заставил того думать, что это был его «детский» способ подкупить его для того, чтобы отложить трудную сцену. И постоянно во время перерывов он с парнями без устали играл в футбол в сорокаградусную жару на ранчо, где проходили натурные съемки, — к изумлению и ужасу режиссера. «Он не знал, откуда у нас брались на это силы, — вспоминал Сонни. — Он не знал, что мы употребляли стимуляторы».

К сожалению, та же самая амбивалентность проявилась и в его игре. Несмотря на всю искренность его исполнения, несмотря на все похвалы со стороны коллег — актеров по фильму, он остается скованным на экране: он напряжен, не уверен и постоянно глотает слова, и этот наиболее интуитивный из исполнителей («Актерские приемы, вероятно, погубят его, — сказал о нем Уайзбарт, когда Элвис впервые приехал в Голливуд, — поскольку его главное достоинство — его природные способности») кажется напрочь лишенным интуиции, заимствующим ходульные театральные жесты. Фильм сам по себе вряд ли бы завоевал какую — либо награду — с Элвисом или без него; в нем слишком много бессодержательных сцен, его послание невнятно — то ли это трагедия человека из «подполья», лишенного истории и корней, то ли довольно вялый призыв к расовой терпимости. Возможно, самое удивительное то, что Элвису по — настояшему не дается ни единого шанса выйти на первый план картины; пусть он и значится как исполнитель главной роли, в действительности он, безо всякого сомнения, играет второстепенную роль и только в единичных эпизодах может сделать что — то большее, чем просто подыгрывать другим актерам. В конце фильма Пейсер, безнадежно раненный, увидевший «пылающую звезду смерти», скачет в пустыню, чтобы умереть в одиночестве. «Быть может, когда — нибудь, где — нибудь, — говорит он, — люди поймут таких людей, как мы».

В середине съемок Элвису пришлось подыскивать себе новое жилье — его наконец попросили съехать из «Беверли Уилшир» после серии инцидентов, кульминацией которых стала истерика, которую закатила в холле гостиницы Тьюзди Уэлд, когда служба охраны не пропустила ее наверх. Джо посмотрел четыре дома и нашел один на Перуджия — вэй в Бел — Эр, выходивший окнами на Бел — эрекий сельский клуб. Дом, владельцем которого был иранский шах, можно было снять на шесть месяцев с возможностью дальнейшего продления аренды и идеально им подходил: он давал уединение, простор и возможность устраивать более грандиозные вечеринки. Элвис повесил над камином в гостиной цветную фотографию своей семьи, на которой были он, его отец и мать, и от этого места повеяло домом.

Съемки завершились 7 октября, и после уикенда в Лас — Вегасе они двинулись на машинах домой (до Мемфиса им нужно было проехать тысячу семьсот миль). До следующей картины было меньше месяца, однако Элвис скучал по Мемфису, а кроме того, он хотел записать свой госпел — альбом в Нэшвилле, а не в Голливуде. В Грейсленде он быстро вернулся к своему прежнему образу жизни, но не делал большого секрета из того, что недоволен новым браком своего отца и присутствием в доме Ди и ее сыновей. «Когда я только вернулся, — поведал он в интервью, данном корреспонденту «Пресс — симитар» Бобу Джонсону в Голливуде за месяц до этого, — все было странным. Теперь я чувствую себя одиноким и испытываю такую тоску по дому, что это причиняет боль. В некоторых отношениях