– О, черт, – пробурчала она себе под нос.

Она даже не взглянула на календарь, когда согласилась пойти с ним на свидание. Она ни за что этого не сделает. Тем более с ним. В этот день она, как правило, не ходила на работу. В этот день она обычно напивалась до беспамятства.

– Ты что-то сказала? В последнее время слух меня подводит, – Сед включил свет и отрегулировал термостат. – Я пойду приготовлю кофе. Проверь, чтобы солонки и салфетницы были заполнены на день.

Зазвонил телефон, и Харпер схватила трубку.

– Пансионат «У озера». Говорит Харпер Клэнси.

– Отлично. Я надеялся, что ты ответишь, – сказал Уайатт.

– Я должна… – начала она.

– У меня плохие новости… – сказал он одновременно с ней.

Они оба остановились на полуслове, и после долгого молчания он наконец сказал:

– Говори первая.

– Нет, ты, – сказала она.

– Я приехал на озеро с четырьмя клиентами порыбачить на выходных. Мы стали приятелями. Час назад у одного из них случился сердечный приступ. Я позвоню позже и аннулирую наши бронирования, но придется отменить наше сегодняшнее свидание. Прости меня, – сказал он, и его глубокий протяжный голос звучал искренне. – Теперь ты.

– Это было не свидание. Тебе даже не нужно было звонить. Просто побудь со своим другом, а я встречусь с тобой в другой раз, – сказала она.

– Спасибо тебе. Если мне удастся освободиться сегодня вечером, я тебе позвоню, – сказал он.

– Если не сможешь, то ничего страшного, – сказала она, уже решив, что отрубит телефон в своем коттедже сразу же, как только вернется вечером домой.

– Тогда пока.

– Пока, Уайатт.

Сед закончил варить кофе и оглянулся через худенькое плечо.

– Свидания не будет?

– Начнем с того, что это было не свидание. Он просто собирался зайти и посидеть со мной немного на крыльце. А еще мы потеряли арендную плату за три коттеджа. У его друга случился сердечный приступ, – равнодушно ответила она.

– Мне очень жаль, – сказал Сед.

– Что у него сердечный приступ или что мы потеряли арендную плату?

– И то, и другое, но больше всего потому, что ты, наверно, хотела увидеться с ним сегодня вечером, – ответил он.

– В моей жизни бывало и хуже, – ответила она. – Но я уверена, что твой отменный крепкий кофе поможет любой беде.

– Иначе и быть и не может, – кивнул Сед.

* * *

В кафе был день ветчины, и к двенадцати часам все столики были заняты. Харпер крутилась как белка в колесе, принимая заказы и наполняя бокалы. Вдруг в кафе зашли муж с женой и тремя маленькими дочерьми-блондинками разных возрастов: самой младшей было около годика, а старшей – примерно девять.

Харпер застопорилась на полпути и развернулась так быстро, что комната начала круто вращаться перед глазами. Она добралась до кухни, опустилась на линолеум, обхватила руками колени и разрыдалась. Сед бросил свои дела, присел рядом и прижал ее к себе, позволив ей намочить слезами его рубашку.

– Что такое, родная моя?

– Маленькие девочки, – всхлипнула она.

– Они напоминают тебе о том времени, когда вы с сестрами были маленькими?

Она покачала головой.

– Нет, они… – начала она и снова разревелась. – Мне нужно выпить.

– Тебе надо избавиться от этой ноши, дитя. Расскажи мне все.

– Я ее отдала, а эти маленькие девочки напоминают мне, как бы она выглядела, – выдавила она из себя, захлебываясь слезами.

– Отдала кого? – спросил Сед.

– Мою маленькую дочь. Мне было всего шестнадцать, и я не могла ее растить, а мама страшилась того, что подумают ее друзья. Они с папой не хотели мне помогать, – говорила она, цепляясь за Седа, как за спасательный круг во время урагана пятой категории.

– Так вот что приключилось тем летом, после чего все поменялось, – сказал Сед, похлопав ее по спине. – Почему ты не позвонила бабушке?

– Мама сказала, что бабушка возненавидит меня, а я слишком сильно ее любила и боялась, что она во мне разочаруется. Ох, дядя Сед, сегодня ей исполнилось девять лет, – она зажала рот рукой. – Я никогда никому не рассказывала.

– Я сохраню твою тайну, дитя мое, – прошептал он. Слезы капали с его подбородка и смешивались на рубашке со слезами Харпер. – Мне так жаль, что твоя мать заставила тебя подумать такое про меня и Энни. Мы бы взяли тебя жить с нами.

– Мне было шестнадцать, я была напугана, озлоблена и жила на другом конце Соединенных Штатов.

– Ты любила ее отца?

– Мне казалось, что любила, но ему тоже было всего шестнадцать, и я не могла… – произнесла она и вытерла лицо. – Нас ждут посетители.

– Пускай ждут или уходят. Ты гораздо важнее всех этих людей, – сказал он.

– Я люблю тебя, дядя Сед, – прошептала она.

– А я всегда любил всех вас, девочки. Вы все были моей семьей так же, как и для Энни.

Она поднялась как можно более грациозно и протянула руку Седу. Он вложил руку в ее ладонь; она подняла его словно воздушный шарик. До этого момента она не осознавала, насколько он исхудал.

– Уайатт? – спросил он.

Она кивнула.

– Ты когда-нибудь ему расскажешь?

– Не знаю, смогу ли. Рассказать тебе стало второй самой большой трудностью в моей жизни.

Сед крепко ее обнял.

– Сейчас ты в самом подходящем месте, чтобы избавиться от этого тяжелого бремени, родная. Позволь мне и твоим сестрам тебе с этим помочь.

– Пожалуйста, только не говори моим сестрам, – прошептала она.

– Я не стану вмешиваться, дорогая. Я дам тебе отгул на остаток дня. Тауни может прийти и помочь мне. Выходи через черный ход, чтобы не встретить тех маленьких девочек. Я скажу Тауни, что ты заболела и мы не хотим никого заразить, – сказал он.

– Ты уверен? – спросила Харпер.

– Конечно, уверен, и с этого дня тридцатого марта у тебя всегда выходной, – улыбнулся он, и боль, которая отразилась на его морщинистом лице, напомнила Харпер ее боль. Он потянулся к настенному телефону и набрал Тауни. – Она будет здесь через три минуты. Посетителям не повредит, если они подождут еще немного.

– Спасибо, дядя Сед, – Харпер сняла фартук и положила его на рабочий стол. – За все.

– Жаль, что я не могу ничего исправить, дитя мое, – сказал он. – Вон она идет. Поторапливайся, пока она не увидела твои опухшие веки и эти синяки под глазами.

Харпер повесила на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ», достала из шкафа полную бутылку «Джека Дэниэлса» и сделала большой глоток прямо из горла перед тем, как наполнить ванну до краев. Опускаясь в горячую воду, она держала бутылку в одной руке и сделала еще один большой глоток, прежде чем нырнуть и подняться на поверхность вдохнуть воздуха. Все тело до самого живота горело адским огнем, однако это, как и раньше, не помогало снять боль или чувство вины.