– Разумеется.

Какое-то время мы молчим. Я завариваю свежий кофе и разогреваю в духовке замороженные рулетики.

Усевшись за барную стойку перед окном с изумительными видами, мы задумчиво пьем кофе.

– Отличный дом, – неожиданно говорит Флинн. – Ты проделала адскую работу.

– Не только… – пытаюсь я возразить, но он меня перебивает:

– Именно ты. Ты была моторчиком предприятия. У тебя сразу сложился замысел. Я бы до такого не додумался. Даже сомневался, нужен ли мне этот дом…

Скорее, нужна ли я.

– В общем, я просто хотел сказать – ты молодец!

– Спасибо. – Я задумываюсь. – Смешно… Вот так мечтаешь о чем-то, воплощаешь мечту – а все не так, как ты себе представлял…

Флинн бросает на меня вопросительный взгляд.

– Я до сих пор не дописала второй роман. А мне его надо сдать до конца месяца.

– Не укладываешься в сроки? – уточняет он.

Я в отчаянии мотаю головой.

– Наверное, моей музой был ты.

Он не смеется шутке.

– Эль…

– Нет, со мной все в порядке, правда. Все будет хорошо. У тебя сейчас более серьезные заботы.

Флинн глубоко вздыхает.

– Думаю, мне пора. Надо заняться организацией похорон. Ты ведь придешь?

Мы вместе выходим в прихожую. Флинн надевает пальто, которое я подарила ему на Рождество два года назад. На рукаве есть прореха – зацепил сломанную доску, когда чинил матери забор. Вспомнит ли он об этом, если посмотрит на рукав? Пробудит ли вид латки, как и тысячи других мелочей, тоску об ушедшей матери?

Флинн оборачивается ко мне.

– Спасибо за поддержку.

Мы обнимаемся, под пальцами скользит плотная ткань пальто. Флинн подается назад, а мне до боли в сердце не хочется размыкать руки.

– Не за что.

– Только не кидайся на меня с ножом в следующий раз.

Я начинаю смеяться. Шутка немного разряжает обстановку, обоим становится легче.

– Флинн, у меня вопросик… Только не удивляйся… – смущенно говорю я, решив кое-что проверить напоследок. – Ты ничего не писал на окне на лестничной площадке?

– В смысле – писал?

– На запотевшем стекле, на конденсате.

– А зачем на окне что-то писать? – недоумевает он.

– Там была надпись. Увидела ночью на свету. Возможно, ей уже сто лет.

– И что пишут?

Я неуверенно мнусь, представляя, как глупо это звучит.

– Я у тебя дома.

Флинн настороженно прищуривается.

– На каком окне, говоришь? Покажи!

– Я уже стерла.

– Наверное, гости пошутили, – предполагает он.

Я молча киваю, хотя, кроме книжного клуба, ко мне за последний месяц никто не заглядывал. Если только надпись не со времени пребывания здесь арендаторов.

За спиной раздается металлическое звяканье – в почтовый ящик заталкивают корреспонденцию. Флинн подбирает с пола пачку писем, отдает мне и выходит на улицу.

Солнце уже поднялось: видимо, денек предстоит погожий. Вот и прекрасно. Хоть с погодой повезет на обратном пути. Я рассматриваю ярко озаренное лицо Флинна: в глубоких бороздах на лбу и в солнечных лучиках морщин вокруг глаз печать времени…

Его взгляд упирается в пачку писем в моих руках. Что там не так? На верхнем коричневом конверте красуется большой красный штамп с заглавными буквами: «Последнее напоминание».

– Какие-то проблемы? – интересуется Флинн.

Я прячу корреспонденцию под мышку.

– Никаких. Все отлично.

Он пристально смотрит мне в глаза, будто говоря: «Я вижу тебя насквозь, Эль Филдинг».

– Кстати, давно хотел тебе сказать… – Он умолкает, смущенно уставившись на мыски ботинок.

Сердце начинает биться чаще, в душе просыпается надежда…

Флинн снова поднимает на меня взгляд.

Ну же!

– Ты достаточно осторожна в социальных сетях?

Я растерянно моргаю.

– В социальных сетях?

– Я просматривал твою страничку. Ты очень подробно рассказываешь о своих занятиях. Фотографируешь каждый уголок дома. Отмечаешь, куда ходишь, где и когда гуляешь. Ты приглашаешь в свою жизнь посторонних. Словно они тебе очень… очень близки.

Мне вспоминается последнее сообщение от Книгочея101 и становится не по себе.

– Соцсети для того и созданы, – пытаюсь защититься я. – Людям хочется заглянуть в чужую жизнь.

– А если им захочется большего? Ты оповещаешь всех, что ушла на пробежку к морю и выкладываешь снимок с пляжа. Если человек знает это место, то легко вычислит местонахождение. Увидит, что ты одна. И в доме никого нет.

– Никто не знает, где я живу.

– Правда? Ты выложила тучу фотографий с видами из окна. Рано или поздно кто-нибудь узнает бухту и поймет, что дом находится на вершине скалы.

– И что с того? Ты пытаешься меня запугать?

Флинн страдальчески кривится.

– Нет, конечно! Просто тревожусь за твою безопасность. Все, что ты пишешь, чем делишься, навсегда останется в Интернете. Это же следы!

– Спасибо за инструктаж по безопасности, господин полицейский. – Я улыбаюсь, чтобы придать беседе немного беззаботности. – А ты с какой радости шерстишь «Фейсбук»? Я думала, ты ненавидишь соцсети.

– Что ты хочешь от меня услышать? – устало говорит он. – Что иногда я заглядываю на твою страничку – узнать, как у тебя дела?

Вот так – теперь доступ к моей жизни у Флинна только через экран компьютера. На душе становится грустно.

Он на минуту задумывается, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– Когда друзьям известно о твоей жизни больше, чем мне… это тяжело. Все новости я узнавал от Хизер и Ника. Они держали меня в курсе дел. Что ты ездила во Францию, что вступила в книжный клуб. Что выпускаешь прямые эфиры или что-то в этом духе. Они уверяли, вид у тебя счастливый…

– Пойми, это лишь часть моей реальности, обертка! – запальчиво восклицаю я. – Я показываю людям то, что они желают видеть! Думаешь, у меня осталась хотя бы половина подписчиков, если бы я делилась скучной бытовой ерундой? Если бы писала правду?

По лицу Флинна пробегает тень.

Правда… Неудачное слово. Оно и раскололо наш брак.

– Я имею в виду, что никому не интересно смотреть на измученное бессонницей лицо. Или на пустые кофейные чашки рядом с крутящимся счетчиком слов. Да, пропущенная через фильтры идеальная жизнь – бред, полная ерунда, но это часть моей работы, и я должна ее выполнять!