Не знаю, что на это ответить. Кажется, голова сейчас взорвется. Значит, Всадникам приказано уничтожить человечество… и в то же время дарованы силы спасти его.

Война долго смотрит на меня, переводит взгляд на мои губы. На этот раз я чувствую приближение поцелуя. Война придвигается ближе, я наклоняю голову, чтобы легче было поймать его губы.

Война жесток и неумолим, но он не только зло. Он доказывает это прямо сейчас, в тот самый момент, когда его прикосновения еще согревают мою кожу. Всадник склоняется ко мне, я тянусь к нему… И в последний момент отворачиваюсь. Я не могу. Одно дело – прощение. И совсем другое – вот это. Я не могу перейти эту черту.

Не могу.

Я все жду, когда Война потребует вернуть свою постель, но этого не происходит. Ни в середине дня, когда я то просыпаюсь, то вновь проваливаюсь в сон, ни вечером, когда солнце скрывается за горизонтом и лагерь затихает.

Война подходит ко мне несколько раз – тихо приносит еду, касается моей кожи, чтобы продолжить исцеление. Его рубиновые татуировки светятся в темноте.

– Почему ты еще не спишь? – бормочу, чувствуя его прикосновения, кажется, уже в пятый раз за ночь.

– Мне не нужен сон, – отвечает он. Я тут же распахиваю глаза, а Война, помолчав, добавляет: – Моему телу он не нужен. Это человеческая черта, которую я просто перенял за время, проведенное среди вас.

Мой мозг затуманен сном, но вдруг до меня доходит.

– Тебе не нужно спать?! – Я даже слегка приподнимаюсь.

– Я умею исцелять раненых и поднимать мертвых, а тебя удивляет это? – усмехается он.

Справедливо. Я опускаюсь обратно на подушки.

– Что еще ты умеешь? – спрашиваю.

– Ты уже знаешь все мои тайны. Мне не нужны ни еда, ни питье, хотя я могу наслаждаться ими. Я говорю на любом наречии из тех, на которых говорят или когда-либо говорили на Земле, хотя отдавать приказы предпочитаю на мертвых языках. И я умею поднимать мертвых.

Наступает тишина, и я снова закрываю глаза, позволяя Войне спокойно работать. Но уснуть больше не могу. Не сейчас, когда ладони Всадника касаются моего тела, а днем я сама едва его не поцеловала. Я все еще смущена, что сразу после нападения захотела ощутить вкус его губ, пусть всего на мгновение.

Снова открываю глаза.

– Зачем они это сделали? – негромко задаю вопрос. – Почему напали на меня?

Я смотрю на него. Возможно, полумрак играет со мной злую шутку, но сейчас глаза Войны кажутся такими печальными… Не замечала этого раньше, думала только о том, как он ужасен. Но сейчас в его лице нет ни намека на жажду крови, и это преображает Всадника.

– Сердца людей полны зла, жена, – говорит он.

У меня нет сил, чтобы спорить. Я ненавижу Всадников, это так, но сейчас я, кажется, гораздо сильнее ненавижу других людей. Мы всегда были настолько жестокими? Или такими нас сделали четверо Всадников, ступивших на землю?

Руки Войны отпускают мое тело.

– Спи, Мириам. И не беспокойся о других людях и об их мотивах. Ты еще восстановишь справедливость.

Странные слова.

Война уходит, а я проваливаюсь в беспокойный сон.

Проснувшись на следующий день, вижу рядом остывший завтрак и свои вещи, сложенные у постели. И никаких признаков присутствия Всадника. Наверняка уехал воевать, куда же еще… Сегодня он спокойней оставляет меня одну.

Ковыряюсь в тарелке с едой и думаю: а ведь я неплохо устроилась… За мной ухаживает один из Всадников Апокалипсиса и ничего не требует взамен.

Пока не требует.

В ушах звенит мое предупреждение Заре: многое может сойти тебе с рук, но лишь до поры до времени. Так устроен этот мир.

Но, конечно, больше всего отвлекает то, что я то и дело задумываюсь: а каково это, быть с таким мужчиной, как Война? С мужчиной, который является скорее силой природы, чем обычным человеком. И меня это не то чтобы пугает…

Закончив завтрак, начинаю разбирать вещи. Здесь ветки для изготовления стрел, мои туфли, рабочие инструменты, доставшийся мне в наследство кофейный сервиз и потрепанный бульварный романчик.

А еще я вижу стопку свежей одежды и записку: «Тебе приготовили ванну. Скорее всего, она уже остыла. И все же, наслаждайся».

Поднимаю глаза, и в дальнем углу шатра вижу большую металлическую ванну.

Странно, но у меня слезы подступают к глазам. В наши дни воду качают из скважин, ванна – это роскошь. Особенно теплая.

Я снова смотрю на записку и провожу пальцем по уверенным, размашистым буквам Войны. Как и он сам, его письмо наполнено властной уверенностью.

Отложив листок, подхватываю свежую одежду и направляюсь к ванне.

С тех пор, как я присоединилась к армии Войны, я узнала о себе кое-что новое: купание в ванне заставляет меня нервничать. Каждый приближающийся звук заставляет выскакивать из воды. И это обидно, потому что вода – пусть и не теплая, – все равно потрясающая. Боже, как я скучаю по водопроводу! Мне его отчаянно не хватает…

Что ж, теперь я могу подробно рассмотреть свои раны. Синяки стали меньше, ушибы ноют меньше, чем вчера. Разбитая губа зажила, а грудь уже не болит при каждом вздохе. Я все еще чувствую усталость и слабость, словно за последние дни меня разобрали и заново собрали – и это не так уж далеко от истины. Поэтому несмотря на шум шагов и разговоров на улице, которые постоянно заставляют напрягаться, я позволяю себе подольше полежать в воде. Я искренне мечтала немного отмокнуть в воде. Все же обтираться губкой – совсем не то, что принимать ванну.

Уже собираясь вылезать, слышу, что кто-то приближается к шатру. Задержав дыхание, жду, пока шаги пройдут мимо, но полог распахивается, входит Война.

Я замираю, лежа в чем мать родила.

Лицо и доспехи Всадника покрыты пятнами крови и тонким слоем пыли. Пыль оседает и на его волосах. У меня внутри все сжимается. Ловлю взгляд Войны, в котором полыхает огонь. Как же неловко! Очень, очень неловко. Я сползаю, глубже уходя под воду.

– Привет.

Привет? Мириам, ты серьезно?

И да, вопрос не в тему, но… видно ли ему мои соски? Меня это очень беспокоит.

– Жена, – его голос кажется грубее, чем обычно. – Ты нашла мою записку.

Ну да. Правда, поздновато, если учесть, что он уже вернулся. Сколько же я проспала? Другой вопрос: как долго отсутствовал Всадник?

– А ты разве не должен был уехать… – Не могу придумать, как вежливо сказать «убивать людей» – …в набег?

Мой взгляд падает на его доспехи. В последний раз, когда я видела его в броне, кожа была изрешечена пулями, выпущенными из пистолета Зары. Но сегодня, несмотря на кровь и грязь, доспехи выглядят гладкими и абсолютно целыми. Как это возможно?