почти последним заходишь.

– Ага, я ночевал у отца.

Выражение моего лица сейчас, наверно, говорит обо всем, о чем я бы промолчала. Я и не знала, что у него есть отец. То есть у всех, конечно, есть отцы… Но не думала, что он со своим хотя бы видится.

– Он дальнобойщик, – объясняет Кертис. – Все время в дороге. Вот и живу с бабушкой.

– Сочувствую.

– Да ладно, он хотя бы уезжает не насовсем.

Я давно хотела кое о чем его спросить, но, вообще-то, не мое дело. Хотя он сам об этом заговорил, может, будет все-таки не очень бестактно?..

– Если не хочешь, не отвечай, – быстро говорю я, – тебе разрешают навещать маму? Извини, что спрашиваю.

– Раньше пару раз в месяц к ней ездил. Давно, кстати, ее не видел. А бабушка каждую неделю к ней таскается.

– Вот как. За что ее посадили?

– Пырнула ножом бывшего. Он ее избивал. Однажды не выдержала, дождалась, пока заснет, и ударила его ножом. Но в момент удара-то он ее не бил, и это не считалось за самооборону. Вот ее и посадили. А он так и живет в Саду, небось еще чью-то мамку бьет.

– Блин, жесть какая.

– Такова жизнь.

Я наглею еще сильнее.

– Почему ты перестал ее навещать?

– А ты бы хотела видеть, что от твоей мамы осталась лишь пустая оболочка?

– Я уже видела.

Кертис наклоняет голову.

– Ну, когда она употребляла наркотики. Однажды я встретила ее в парке. Она была под кайфом. Подошла ко мне, попыталась обнять. Я завопила и убежала.

– Жесть.

– Да уж. – Эта картина до сих пор живо встает перед глазами. – Странное дело, я тогда перепугалась, но все равно немножко рада была ее увидеть. Я ее даже иногда высматривала, как будто она какое-нибудь волшебное существо, которое мало кто видел. Наверно, я понимала, что она моя мама, даже когда от нее мало что осталось. Понимаешь, о чем я?

Кертис прислоняется виском к окну.

– Понимаю. Ты не думай, я всегда рад видеть маму, но… Я не могу ее спасти. Как же ненавижу чувствовать себя беспомощным.

Я так и слышу, как закрывается дверь за Джей.

– Понимаю. И твоя мама поймет.

– Не знаю, – говорит он. – Я так давно к ней не ездил и теперь боюсь. Придется объяснить, почему меня так долго не было, а это все ей точно ни к чему.

– Кертис, думаю, ей будет плевать, сколько ты ее не навещал. Главное, что ты приедешь.

– Может, ты и права, – бормочет он. В автобус садится Зейн, Кертис ему кивает. – Раз уж ты сегодня суешь нос в мою жизнь, я суну нос в твою.

Ну все, пошло-поехало. Меня просто обожают спрашивать, каково быть дочкой Ловореза. Похоже, никто не понимает, что на самом деле стоило бы спросить, каково это, когда твоего отца помнят все, кроме тебя самой. Я всегда в ответ вру что-нибудь о том, каким чудесным папой он был, хотя почти ничего не помню.

– Чур, отвечать честно. – Кертис расправляет плечи. – Назови пять своих любимых рэперов, живых или мертвых.

Это что-то новенькое. И я, признаться, рада. Ничего не хочу сказать плохого про отца, но я просто не в настроении что-то выдумывать про чужого мне человека.

– Чего такие сложные вопросы задаешь?

– Да ладно, какой же он сложный?

– Сложный-сложный. Вообще у меня две такие пятерки. – Я поднимаю два пальца. – Один – лучшие рэперы всех времен, а второй – те, кто мог бы стать лучшими.

– Ого, а ты реально заморочилась. Что ж, огласи второй список.

– Да легко. Реми Ма, Рэпсоди, Кендрик Ламар, Джей Коул и Джойнер Лукас. Порядок не имеет значения.

– Неплохо. А кто тогда самые-самые?

– Если честно, их у меня на самом деле десять, но я назову только пять. – Кертис фыркает. – Порядок, опять же, не имеет значения. Бигги, Тупак, Джин Грэ, Лорин Хилл и Раким.

– Кто-кто? – поднимает брови Кертис.

– Да ладно! Ты не знаешь Ракима?

– И что за Джин Грэ, тоже не знаю. – У меня чуть инфаркт не случился. – Хотя про Ракима я вроде бы что-то слышал…

– Он один из величайших рэперов в истории! – Наверно, не стоит так орать. – Как вообще можно считать себя фанатом хип-хопа и не знать Ракима? Это как называть себя христианином и не слышать про Иоанна Крестителя. Или фанатеть от «Звездного пути» и не помнить, кто такой Спок. Или быть поттероманом и не знать Дамблдора. Дамблдора, Кертис!

– Ладно, ладно, понял. Расскажи, почему он у тебя в первой пятерке.

– Он, считай, изобрел флоу, – объясняю я. – Меня на него тетушка подсадила. Слушать его – все равно что слушать, как течет вода, ни единой провисающей или неровной строчки. А еще он мастер внутренних рифм. Это когда рифмы посреди строки, а не в конце. Любой мало-мальски талантливый рэпер назовет его отцом. Вот так-то.

– Ого, а ты реально шаришь.

– Я обязана шарить. Хочу однажды стать одной из них.

– И станешь, – улыбается Кертис, окидывая меня поверх кресла внимательным взглядом. Если это был кто-то другой, я решила бы, что он пялится на мою фигуру. – Кстати, классно сегодня выглядишь.

Офигеть, он реально пялился.

– Спасибо.

– Если честно, ты каждый день классно выглядишь.

У меня глаза лезут на лоб. Кертис смеется:

– Чего?

– Ты запоминаешь, как я выгляжу?

– Еще как. Во-первых, у тебя всегда классные худи. Причем ты не пытаешься что-то под ними скрыть. Ты просто… ну, ты. А еще у тебя вот тут ямочка. – Он касается пальцем моей щеки рядом с уголком губ. – Она появляется, когда ты смеешься, а когда улыбаешься – нет. Как будто ждет особого случая. Очень мило выглядит.

Почему у меня так горят щеки? Что ему ответить? Тоже сделать комплимент? Какой?

– У тебя классная прическа.

Офигенно, Бри, ты сейчас сказала, что все остальное у него не классное? Но прическа у него правда стильная. И он явно буквально на днях делал подрезку.

Кертис проводит рукой по волосам. Кудри он состриг, и теперь кажется, что кончики волос кто-то закручивал руками.

– Спасибо. Подумываю летом отрастить и сделать дреды или афрокосы. Осталось найти, кто меня заплетет.

– Могу я. Ну, если решишь сделать афрокосы. Дреды я не умею.

– Не знаю, готов ли я доверить тебе свои волосы…

– Эй, чел, я свое дело знаю. Мама Сонни работает в салоне красоты, она меня сто лет назад всему научила. Я еще кукол заплетала.

– Ладно-ладно, верю, – отвечает Кертис, сильнее перегибаясь через кресло. – Ну что, я сяду тебе между ног, а ты действуй?

Края моих губ ползут вверх.

– Ага. Только учти, заплетать буду на свой вкус.

– На свой?

– На свой.

– Ладно. А какой у тебя вкус?

Я пытаюсь сдержать широкую улыбку.

– Подожди – сам увидишь.

Это флирт? По-моему, да.

Стоп, я что, флиртую с Кертисом? И мне от этого даже не стремно?

Мистер Уотсон уже, оказывается, успел доехать до домов Сонни с Маликом, и они как раз зашли. Сонни стоит в проходе, до упора подняв брови. Малик идет к передним рядам. Шена уже сидит и вроде бы что-то ему говорит, но смотрит Малик прямо на меня. И на Кертиса.

Потом разворачивается и падает на кресло.

Сонни медленно опускается на сиденье перед нами, не сводя с меня взгляда. Когда его голова уже почти скрывается за спинкой, он игриво двигает бровями.

Теперь не отмыться. Они меня изведут.

Наконец автобус подъезжает к школе. Я пропускаю Кертиса вперед: Сонни сидит, ждет меня. Молча смотрит, подняв брови.

– Просто заткнись, – говорю я, выходя.

– Я ничего не сказал.

– И не говори, у тебя на лице все написано.

– Нет, это у тебя все на лице написано. – Он тычет пальцем мне в щеку, потом в другую. – Посмотрите на нее, как покраснела. Но, блин, Кертис? Бри, ты серьезно?

– Я сказала, заткнись!

– Слушай, я не осуждаю. Но обещай назвать в мою честь ваших сына и дочь. Будут Сонни и Соннита.

Он серьезно?

– Сонни, блин, мы просто болтали в автобусе. От этого теперь дети получаются?

– У вас будут двое детей и собака. Заведешь мопса по имени Соннингем.

– Да что у тебя в голове творится?

– А что у тебя, если ты с Кертисом флиртуешь?

Я хлопаю его по руке.

– Знаешь что, оставь-ка эти дебильные имена своим детям от Шустрого.

Сонни опускает глаза.

– Я… я его немного заигнорил.

– В смысле? Зачем?

– Решал на днях тренировочный SAT и понял, что ни хрена не могу сосредоточиться, все время о нем думаю.