– Таковы правила! – повторяет Фрэнк.

– Херня ваши правила!

Часто я говорю, не думая? Да постоянно. Завожусь ли я до соточки за секунду? О да. Но на этот раз толпа согласно шумит.

– Бри, – повторяет Реджи, указывая большим пальцем на выход, – выходи. Немедленно.

– Да за что? – кричу я. Толпа шумит громче. Жулик хватает за ворот теперь уже меня. – Почему я должна уходить?!

– Потому, что мы так сказали! – отвечает Фрэнк разом мне и толпе.

Толпа с ним не согласна. Кто-то включает в колонках мою песню, и все сходят с ума.

А знаете… пошло все в жопу!

– Нападете на меня, и вам крышка, – громко читаю я.

– При нас стволы, мы бьем из сопла прямо в дышло, – подхватывает толпа.

– Чтоб нас не было слышно, мы ставим глушитель, – продолжаю я.

– Мы не палили, но скоропалительно мокруху нам шьет обвинитель, – отвечает толпа.

А когда доходит до припева… Боже. Почти все включаются – подпрыгивают и орут мои слова. Это почти настоящий концерт – прямо на парковке.

Фрэнк и Реджи, качая головами, отходят к дверям. Я показываю им средние пальцы.

– Так их, сук! – выкрикивает кто-то.

Со всех сторон летят лучи поддержки. Если папа был королем Сада, то я настоящая принцесса.

Но тетя Пуф смотрит сердито и уходит к парковке.

Да что такое? Я хватаю ее за руку.

– Чего тебе опять не так?

– С тобой все не так!

Я отшатываюсь.

– В смысле?

– Говорила же, удали нафиг песню! – орет она; изо рта у нее летят брызги слюны. – Теперь нам сюда нельзя.

– И что, теперь моя песня виновата? Это не я тебя натравила на Королей!

– Так, по-твоему, это все моя вина? – вопит тетя.

– Это ты полезла за пистолетом!

– Я тебя защищала, между прочим! А чего я с тобой, дурой, спорю. Шевели булками, мы уходим!

Я смотрю ей в спину. Она что, не видит, как всем нравится песня? Решила на меня злиться за то, что пара Королей перегнула палку?

Я-то почему дура?

– Пошли! – бросает через плечо тетя Пуф.

Чтоб она всю дорогу на мне отыгрывалась?

– Не, обойдусь. Зачем бы мне с тобой ехать, если ты зовешь меня дурой просто потому, что тебе так хочется?

Тетя Пуф запрокидывает голову, сердито смотрит в ночное небо и вскидывает руки.

– Слушай, делай что хочешь!

– По-моему, это не оч… – начинает Жулик.

Тетя, громко топая, шагает к машине.

– Да пусть остается, дура! Ей совсем моча в голову ударила!

Жулик неуверенно переводит взгляд с нее на меня и обратно, но все же уходит за ней. Они садятся в машину, и тетя трогает с места.

Если честно, мне, конечно, не надо бы оставаться тут одной. Это не я чуть не развязала перестрелку с Королями, но банда преступников, если их разозлить, способна на что угодно. Ладно, буду вести себя тише воды ниже травы, глядеть во все глаза и держать ухо востро. Главное – дойти до дома.

Я шагаю к тротуару.

– Эй, Ловорезка!

Я оборачиваюсь: ко мне подходит Суприм. Он в темных очках, хотя уже совсем стемнело – хоть глаз выколи.

– Подвезти? – предлагает он.

У него черный «хаммер» с золотой радиаторной решеткой. На пассажирском сиденье сидит Майл-Зи. Суприм открывает дверь со стороны водителя и щелкает перед носом у сына пальцами.

– Сядь назад. Впереди поедет Бри.

– Может, она…

– Парень, я сказал, садись назад!

Майл-Зи отстегивает ремень и перелезает назад, бормоча что-то себе под нос.

– Если есть что сказать, говори диафрагмой! – бросает Суприм.

Да, блин, это неловко. Примерно как когда я сижу у Сонни или Малика, а тетя Джина или тетя Шель решают поругать сына. Непонятно, уйти мне, остаться или притвориться глухой.

Я выбираю последнее. Никогда не сидела в такой дорогой машине. Приборная панель у Суприма вся в экранчиках и рычажках, как будто снята с «Тысячелетнего сокола». Кресла обиты белой кожей и явно с подогревом: мое сиденье за пару секунд становится теплым и уютным.

Суприм смотрит в зеркало заднего вида – на сына.

– Мог бы и не молчать.

Майл-Зи со вздохом протягивает мне руку.

– Майлз, без «и». Прости, что наговорил про твоего отца гадостей.

Он разговаривает… иначе. Когда мы с бабушкой заходим в хороший продуктовый в нормальном районе, она заставляет меня говорить «как будто я приличный человек». Ей не хочется, чтобы нас считали «крысами из гетто, которые ломятся в их респектабельные заведения». Трей называет это переключением языкового кода.

А вот Майлз сейчас, похоже, ничего не переключал. Такое ощущение, что он так разговаривает постоянно – как парень из приличного пригорода. В смысле, он реально из приличного пригорода, но на Ринге, помнится, шпарил как заправский бандит.

Я жму ему руку.

– Ничего, я больше не злюсь.

– «Больше»?

– Ну ты по-любому понял, что я разозлилась. Иначе бы не извинялся.

– Верно, – признает он. – Ничего личного. И я оказался не готов, что ты так жестко мне ответишь.

– Чего, не думал продуть девчонке?

– Нет, дело не в том, что ты девочка. У меня, между прочим, полный плейлист Ники и Карди.

– Ого, ты из тех редких людей, кто слушает обеих?

Я тоже. Да, у них терки, но если они друг друга недолюбливают – мне-то что мешает любить обеих? Ну и да, я отказываюсь вообще выбирать между двумя женщинами. Нас и так в хип-хопе слишком мало.

– О да! – Майлз чуть подается вперед. – Но давай уж начистоту, королева улья, конечно, Лил Ким!

– Разумеется. – Джей с ума сходит по Лил Ким, я выросла на ее песнях. Она научила меня, что девчонки могут не просто читать рэп, но и дать прикурить парням.

– Одна обложка «Хардкора» чего стоит, – продолжает Майлз. – Если рассматривать композицию с эстетической точки…

– Парень… – обрывает его Суприм. Одно слово – и Майлз вжимается в сиденье и тихо утыкается в телефон, как будто мы не разговаривали. Странно это все. – Бри, куда ехать?

Я называю свой адрес, он вбивает его в навигатор и трогается.

– Что это вы с тетей сейчас устроили? – спрашивает он.

– Вы все видели?

– Да. И твое шоу тоже видел. Умеешь завести толпу. Как живется в трендах?

Я откидываюсь на спинку кресла. Охренеть, даже подголовник с подогревом.

– Нереально. Не знаю, как вас благодарить.

– Даже не начинай, – отмахивается он. – Если б не твой папка, у меня бы ничего не было. Это меньшее, что я мог сделать. Какие планы на будущее? Надо ловить момент.

– Знаю. За этим и приехала на Ринг.

– За этим? – удивляется Суприм. – Ринга мало. Хотя после сегодняшнего о тебе заговорят. Вас снимали вообще на все телефоны. Так и вижу заголовки: «Рэпер из гетто или гетто против рэпера?» – смеется он.

– Эй, я просто вступилась за…

– Спокойно, малышка, я так и понял. Но все подумают то, что подумают. Так бывает всегда. Теперь главное – хорошо играть роль, какова бы эта роль ни была.

Я запуталась.

– Роль?

– Да, роль. Посмотри на меня. Я все время встречаюсь с важными шишками. Надеваю дорогущие костюмы, пошитые специально для меня, дизайнерскую обувь за годовую зарплату моей мамки в былые времена… И все равно для них я черный из гетто. Но знаешь что? Я выхожу со встреч далеко не бедным чернокожим. Потому что я играю роль, в которой они меня видят. Только так мы можем их переиграть. Взять их стереотипы и использовать с умом. Знаешь, кто больше всех слушает хип-хоп?

– Белые детки из пригородов, – бесцветно, будто заученно отзывается Майлз.

– Вот именно! Белые детки из пригородов, – отвечает Суприм. – Знаешь, что нравится этим деткам? Слушать музыку, которая пугает их родителей. Перепугаешь предков до усрачки – все к тебе и слетятся. После того, что ты сегодня отколола, все просто обосрутся. Жди огромного всплеска.

Вообще я даже понимаю, почему белым деткам понравится смотреть, что мы сегодня устроили. Но Лонг и Тэйт обозвали меня бандюгой, и я до сих пор никак не отмоюсь от этого слова. А теперь я стану девчонкой из гетто? «Гетто» – одно слово, два слога.

Моя честь задета,

конечно, я ж из гетто.

– Я не хочу, чтобы меня с этим всем ассоциировали, – говорю я.

– Да какая разница? Малышка, пусть как хотят, так тебя и называют. Только смотри, чтобы платить не забывали. Тебе же платят?

В смысле – платят?

– За что?

– Кто-то должен устраивать тебе выступления. Договариваться о гостевых куплетах в треках других рэперов. Разве твоя тетя этим не занимается?

Не знаю. Тетя Пуф никогда ни о чем таком