Гроза над Волгой

В течение последних недель в Ставке разрабатывали план удара по врагу, прорвавшемуся к Волге. Специально для этого Г. К. Жуков и А. М. Василевский (с 26 июня он был утвержден в должности начальника Генштаба) вылетали в район Сталинграда, анализировали сложившееся там положение, оценивали возможность проведения этой операции. В результате было решено создать мощную группу, состоящую из трех армий и нескольких танковых корпусов. Этими силами следовало атаковать противника с фланга, из района города Серафимович. Реализацию этого плана решено было поручить генерал-лейтенанту Рокоссовскому.

В Ставке его встретил Жуков, находившийся уже в должности заместителя Верховного Главнокомандующего. Он ознакомил Рокоссовского с общей концепцией предстоящего удара и спросил, не имеет ли тот каких-либо предложений. Генерал ответил, что прежде всего необходимо организовать штаб, в который входили бы его помощники из штаба Брянского фронта. Сама же операция представляется ему необходимой и своевременной. Что касается ее деталей, то… Разговор неожиданно прервался. Рокоссовского вызвал к себе Сталин.

Выяснилось, что обстановка резко изменилась: гитлеровцы сумели прорваться к Волге, советские части, сражающиеся там, практически окружены, 62-я армия Чуйкова – в критическом положении. Подготовленные для контрудара силы перебрасываются непосредственно в район Сталинграда.

Вместе с представителем Ставки Жуковым Рокоссовский немедленно вылетел к месту нового назначения. Тяжелые бои шли повсеместно. Большинство резервов было уже израсходовано, а тактическое и техническое преимущество гитлеровцев преодолеть не удавалось. Вражеская авиация господствовала в воздухе, нанося постоянные удары по советским позициям. Держаться уже не было сил. Но командование при этом требовало атаковать врага и отбрасывать его от Волги.

Вскоре после приезда и Рокоссовскому, и Жукову стало ясно, что изменить положение дел в Сталинграде можно, лишь перейдя к обороне. При этом следует немедленно готовить мощную наступательную операцию. 1 октября представитель Ставки приказал Рокоссовскому вступить в командование Сталинградским фронтом (вскоре его переименовали в Донской), а сам отбыл в Москву. Отсутствие Жукова развязывало Константину Константиновичу руки. Он уже не раз наблюдал, да и сам сталкивался с тем, как Жуков открыто вмешивался в процесс управления войсками. При этом ответственность за результат операций оставалась на плечах командующих фронтом, армией, дивизией. Работать в таких условиях Рокоссовский не мог. Ему как воздух была необходима атмосфера творческой самостоятельности. Поэтому отъезд представителя Ставки он воспринял с радостью.

Вновь, как и бывало раньше, в кратчайший срок предстояло ознакомиться с обстановкой и принять действенные меры для отпора врагу. В распоряжении Рокоссовского оказывались 4 общевойсковые армии и 1 танковая (4-я танковая армия – под Сталинградом ее называли «четырехтанковая», иронизируя по поводу нехватки машин в ней). Фронт растянулся на расстояние более 400 километров. Новый комфронтом решил лично объехать все армии, побеседовать с их командующими. В ходе этих встреч Рокоссовский понял, сумел уяснить для себя сильные места нашей обороны. Их предстояло использовать, чтобы для начала втянуть противника в затяжные бои, выиграв таким образом время.

Во время этого объезда произошла забавная история: на КП 66-й армии комфронтом не застал ее командира – генерала Р. Я. Малиновского. Выяснилось, что тот выехал в войска. Рокоссовский отправился «по его следам» сначала в дивизию, затем в полк, батальон и, наконец, застал командарма в одной из рот на переднем крае. Там они и познакомились. Малиновский признался, что таким образом он пытался не попасться на глаза начальству, которое в последнее время требовало от его армии выполнения нереальных задач. Однако в ходе беседы командарм убедился, что Рокоссовский – командующий особенный. Он не судья, а партнер в общем деле.

В связи с этим вспоминается эпизод времен обороны Москвы в 1941 году, преподносимый скорее как байка. Генерал-майор Лелюшенко, стараясь не встречаться с Жуковым, каждый раз, когда тот приезжал в его армию, приказывал своим заместителям сообщать комфронтом, что он отбыл в войска. Вскоре Жуков догадался об этом ухищрении Лелюшенко и в один из визитов резко спросил дежурного генерала, где находится командарм. Тот ответил, что он возглавляет рейд по тылам противника, и показал на схеме, где именно. Жуков, вглядевшись в карту, улыбнулся и произнес: «Он что, боится меня больше, чем Гудериана?!»

Между тем время шло, а противник все усиливал натиск. Созданную ударную группировку приходилось использовать как резерв, выдергивая из ее состава то одну, то другую часть. Тем не менее Ставка всемерно старалась сохранить это соединение для контрудара по врагу. Ситуация под Сталинградом была похожа на ту, которая складывалась в 1941 году под Москвой. Разница заключалась лишь в том, что сейчас сражение уже давно шло в самом городе.

Командующий фронтом стремился наносить контрудары на разных участках, не давая врагу возможности сконцентрироваться в одном направлении. Только так можно было заставлять противника приостанавливаться и перегруппировываться. Рокоссовский хорошо изучил тактику активной обороны, использованную им еще под Луцком и Ровно, на Ярцевских высотах, под Волоколамском и Крюково… Атаки были необходимы – иначе бы враг без опаски лез напролом. Хотя эти наступательные акции уносили большое количество солдатских жизней, но по-другому было нельзя.

Ставка и командование Сталинградским и Донским фронтами должны были всемерно поддерживать 62-ю армию Чуйкова, по-прежнему бьющуюся в городе. Однако вскоре стало очевидным, что если не предпринять решительных мер, защитники Сталинграда не смогут более сдерживать врага. Решено было к середине октября сосредоточить необходимые войска и силами двух фронтов нанести удар по врагу.

Основные силы врага уже несколько недель топтались в междуречье Дона и Волги, стремясь, с одной стороны, овладеть Сталинградом, а с другой – продвинуться на Кавказ. Однако сделать это им не позволяли войска Донского и Сталинградского фронтов, вынудившие немцев вести затяжные бои. Сложившуюся оперативную обстановку решено было использовать для того, чтобы отодвинуть гитлеровцев от Волги и прижать к Дону.

Предполагалось, что советские войска двух фронтов нанесут удары по немецким частям, соединятся с армией Чуйкова в Сталинграде и продолжат наступление. Для достижения этой цели Ставкой выделялись дополнительные силы. В частности, Донской фронт получил на усиление семь стрелковых дивизий. Семь!

Ни танков, ни артиллерии, ни авиации, а более 50 000 человек. Рокоссовский понимал, что сокрушить этими силами высокоорганизованную немецкую оборону, ликвидировать широкие танковые вклинения и развить наступление вряд ли удастся. Впрочем, получить и эти подкрепления вовремя не удалось. «Поскольку главная роль в предстоявшем наступлении отводилась 66-й армии, я переговорил с Малиновским. Тот стал меня упрашивать не направлять в бой семь новых дивизий:

– Только напрасно потеряем их.

На наше счастье, к намеченному Ставкой сроку из семи дивизий мы получили только две. Они и были переданы 66-й армии. Остальные запоздали, и мы оставили их в резерве фронта. Впоследствии они сыграли большую роль»[21]. Тем не менее приказ приходилось выполнять.