— Выходи, и я остановлю кровь.

— Ты убил их, — ответила Джейн. — И меня хочешь убить.

— Если бы я хотел тебя убить, малышка Нанауацин, ты бы уже была мертва. Выходи сейчас же.

Джейн медленно выбралась наружу, рассеянно почесывая перестающие зудеть шрамы и вытирая кровь, которая заставила рубашку и волосы прилипнуть к коже.

— Почему ты назвал меня этим именем? — спросила она, выбравшись наружу.

— Это твое имя, — ответил индеец. — Тебе дали его задолго до твоего рождения.

— Мое имя — Джейн Прескотт. — Она подумала, что лысый матрос был прав: это скорее негр, чем индеец. Из уголка рта у Джейн продолжала сочиться кровь. Почему ей больше не страшно?

Индеец кивнул:

— Так назвала тебя мать. А это, — он провел пальцами по обезображенному лицу Джейн, — дает тебе другое имя. Нанауацин. Повтори.

— Нанауацин, — повторила Джейн. От прикосновения индейца нос перестал кровоточить и зуд в шрамах совсем прекратился.

«Он убил двух матросов только ради того, чтобы поговорить со мной», — подумала она.

— Хорошо. — Индеец быстро слизнул кровь с кончиков своих пальцев и отвел доску в сторону. — А теперь иди и ложись спать.

Джейн зевнула так, что хрустнула челюсть.

— Ой, — охнула она и полезла внутрь.

«Нанауацин» — это слово порхало в голове, словно мотылек в поисках пламени. «Это мое имя», — подумала она. Последнее, что услышала Джейн, был шорох осторожно задвигаемой на место доски.

Атлькауало, 8-Кролик — 8 января 1842 г.

Арчи пришел в себя и закричал — рот забит грязью; грязь забилась в уши и заглушает крик; руки и ноги связаны, невозможно дышать. Он попытался подняться, но тяжесть навалилась на грудь и не пускала, выдавливая воздух из легких. Он ворочался из стороны в сторону, а руки оставались прижаты к бокам, и грязь меланхолично чавкала, заглушая его сдавленные вопли. Он ничего не видел, и с каждым паническим выдохом ледяная жижа все сильнее давила на грудь.

«Только не так, — подумал Арчи, — ради Бога…»

По лицу заструилась вода, смывая грязь. Он расслышал невнятные голоса и понял, что все еще выпускает из легких остатки воздуха в оглушительном вопле. Сильные руки схватили его за шею, поддерживая голову над поверхностью жижи.

Он конвульсивно вдохнул, втянув в себя немного воздуха и много грязи.

— Ну-ну, тише, — сказал кто-то, вытирая его лицо и отгребая грязь, пока Арчи не высвободил плечо и не вытащил руку.

Захлебываясь в грязи, глотая ее вместе с воздухом, Арчи протянул руку вперед, ухватился за что-то и потянул. Вывалившись из неглубокой ямы, он зашелся в кашле, словно чахоточный, и наконец смог свободно вдохнуть. В узкие окна в покрытых сажей кирпичных стенах пробивался тусклый свет, и Арчи сосредоточился на нем — пылинки в солнечных лучах стали для него доказательством, что он не отправился в ад.

— Сэр, дышите медленнее. Так воздуху будет легче пройти и меньше вероятность, что за ним последует грязь. — Гладкие фразы и акцент выдавали образованного южанина. Сюртук и воротничок некогда модного костюма заляпаны грязью; волнистые темные волосы, спадающие на высокий лоб; глубоко посаженные глаза; аккуратная бородка.

«Он спас мне жизнь», — подумал Арчи. Жижа была ледяная, и его бросило в дрожь.

— Это пивоварня? — Арчи навалился на отрубленный корень, за который он слепо уцепился, но ноги ниже колена все еще оставались в грязи.

Его спаситель снова принялся отгребать грязь.

— Да, подвал. Забытое Богом место, — сказал он, высвобождая правую ногу Арчи.

Вытащив левую ногу, Арчи поморщился от сильной боли в бедре. Он вдруг вспомнил Ройса с ножом и карлика…

Заметив, что Арчи нерешительно потянулся к левому уху, незнакомец перестал копать.

— Боюсь, там мало что осталось, — покачал он головой. — Однако не загноилось, бог знает почему.

Это замечание неожиданно озадачило Арчи. Он на мгновение задумался.

— Не загноилось? А сколько времени я здесь провел?

— В подвале? Я думаю, меньше суток. Похоже, погребение вам ничуть не повредило. По крайней мере, никаких последствий, которые нельзя исцелить вот этим. — Спаситель Арчи вытащил резную оловянную флягу — еще один признак богатства либо воспитания, казавшихся неуместными в данных обстоятельствах. Арчи взял флягу и сполоснул забитый грязью рот глотком крепкого виски.

— А в Старой пивоварне… — незнакомец помедлил, — дней двадцать, пожалуй. Да, завтра будет три недели.

Арчи непроизвольно сглотнул.

— Три недели?!

— Верно, три недели. Трудно себе представить, не так ли? Вас… э-э-э… привезли сюда поздно ночью двадцатого декабря, а сегодня — так, сейчас еще только светает, — сегодня восьмое января. Будем считать, что это был мой новогодний тост. За все былое, ну и так далее. — Незнакомец улыбнулся, но улыбка тут же исчезла, и он наклонился вперед, внимательно глядя на Арчи: — Как вас зовут, мой воскрешенный друг?

— Что? — «Три недели!» — Прескотт. Арчи.

— Очень приятно познакомиться. До сих пор мне не приходилось встречать человека, который в самом деле пережил такое. Надеюсь, вы понимаете, что вам повезло гораздо больше многих. Раньше я о подобном только читал. Меня зовут Уильям Уилсон. Я редактор журнала. Не согласитесь ли вы написать о ваших переживаниях для печати?

«Я жив», — запоздало подумал Арчи, удивленный как своим собственным изумлением, так и странной просьбой Уилсона к человеку, который все еще лежал в том, что должно было стать его могилой. Арчи потрогал ухо — снаружи остался только короткий обрубок, заросший гладкой и нечувствительной кожей. А нога… При движении в подергивании мышц чувствовались лишь отголоски нестерпимой боли. Рана практически зажила. Неужели его ухо действительно вспыхнуло огнем, когда его оторвал карлик?