– Ты видела документальную передачу «Обратная сторонаЯпонии»? – мрачно спросил Корнеев, возвышавшийся над японцами, как дуб надбонсаями.

– Да ничего я не видела!

– О ней сейчас весь Интернет только и говорит.

– Значит, весь Интернет прошел мимо меня, –отрезала Лайма. – Ну что, по-твоему, может быть в этой штуке?

Корнеев долго пыжился и наконец выдохнул:

– Мертвый японец!

– Господи, что ты несешь? – испугаласьЛайма. – Почему мертвый японец?

– Его бездыханное тело начинено наркотиками, которыеэти улыбчивые товарищи будут распространять среди артистов. Сейчас нампредложат сотрудничество. В случае отказа выдадут кинжалы и заставят совершитьхаракири, а потом привяжут к балалайкам и пустят вниз по реке.

– Дурак, – сказала Лайма, позабыв, что онакомандир оперативной группы и не может обзывать бойцов.

В сопровождении японцев они вышли на улицу, обогнули Летнийтеатр и очутились на асфальтовом пятачке, где уже лежала та самая труба, но ужебез чехла. Торчащий фитиль делал ее похожей не на музыкальный инструмент, а нагигантскую динамитную шашку.

– В наса делевня, – стали объяснять жители Странывосходящего солнца, – мы так дзелаем на пладзник. Эта есь отсеня класива.Идите, кудасай! Белите, не бойтесь! – Коллективными усилиями музыкантызаставили Лайму взять увесистую трубу в руки. – Но дерджать надоклепко-клепко! Инасе моджете урететь!

– Что, что я могу сделать?! – изумленно переспросилаЛайма, опуская трубу фитилем вниз. Но получить ответ не успела.

Фитиль, подожженный одним из японцев, догорел. Внутризагадочного устройства раздалось подозрительное шипение, и из отверстия надругом конце трубы, как из сопла ракеты, рванул огромный сноп искр. Отнеожиданности Лайма едва не выронила ее из рук – и тут же поняла, что имел ввиду японец. Реактивная сила приподняла ее в воздух и отбросила на другой конецплощадки, в то время как сама труба продолжала изрыгать непрерывный поток огня.Не в силах справиться с японским чудом техники, Лайма беспорядочно носилась поплощадке и, время от времени печально вскрикивая, подлетала вверх. Огненнаяструя хлестала во все стороны и рисовала в воздухе замысловатые фигуры.

Ни японцы, ни тем более Корнеев явно не рассчитывали натакой эффект. Возможно, они ожидали от русской женщины богатырской силы ивыносливости. Но русская сила на сей раз уступила японской изобретательности, ибедным музыкантам приходилось вместе с Лаймой скакать по двору и уворачиватьсяот огня. Корнеев попытался было спрятаться в углу, но страшное творениевосточного разума добралось до него и там. В итоге компьютерщик тоже былвынужден присоединиться к огненному шоу. Словно гигантский пасхальный заяц, онотчаянно прыгал вокруг площадки, потому что Лайма то и дело норовила подпалитьему ботинки.

Наконец собравшись с духом, он стал продвигаться в сторонунапарницы. После нескольких неудачных маневров ему удалось поймать Лайму,которая только что устроила маленький пожар на голове японского флейтиста.Совместными усилиями Лайме и Корнееву еще некоторое время удавалось выдерживатьнапор гигантской петарды. В пылу схватки они перевернули ее фитилем вверх, ноогненные струи все равно никак не желали становиться слабее и теперьпроносились высоко над головами японцев.

В этот момент из подсобки театра вышли покурить на улицудвое рабочих. Люди в экзотической одежде с криками, скачущие в струях огня, ихне очень удивили.

– Как зажигательно репетируют, – лениво сказалодин. – Аж страх берет.

А второй опасливо крикнул:

– Эй, ребята, может, надо чего?

– Огнетушитель сюда! – из последних сил прохрипелКорнеев. – А лучше два!

Рабочие оказались сметливыми и быстро приволоклиогнетушители, которыми были густо увешаны стены Летнего театра. От мощных струйпены никому ускользнуть не удалось.

– Респекто, респекто! Мородцы! – Мокрые японцыодобрительно кивали Лайме и Корнееву, которые так и стояли все в пене,вцепившись в прогоревший фейерверк. Вдруг один из них поднял глаза на стену ииздал удивленное восклицание. Второй замолк и уставился на сложный узор,который Лайма выжгла на стене во время своего поединка с петардой.

– Это есть иероглиф «любовь», – наконец сказалодин из музыкантов.

– Вы – сенсей, – сказал второй и низко поклонился.

– Значит, вот как выглядит любовь… – задумчивопробормотал Корнеев, разглядывая залихватскую черную загогулину на кирпичнойстенке.

Разъяренная Лайма принялась ожесточенно отряхиваться,сверкая глазами. Однако ее внимание неожиданно привлек неизвестно откудавзявшийся крючконосый японец, которого раньше здесь не было. Он решительноподошел к своим соплеменникам и стал, бурно жестикулируя, что-то им говорить.Те отвечали не менее оживленно. Вероятно, обсуждали историю с фейерверком. Одиниз рукавов рубахи крючконосого задрался, обнажив необычную татуировку в видесплюснутого ромба, перечеркнутого по вертикали. Именно в этот момент онобернулся, перехватил взгляд Лаймы и неуловимым движением одернул рубашку.

– Пора смываться, – быстро шепнула ЛаймаКорнееву. – Видишь того парня? С ним явно что-то не так. У него назапястье татуировка, а на пальцах нет нескольких фаланг. Если я не ошибаюсь –это классический якудза. Интересно, зачем он здесь?

– Ты думаешь, это те, кто нас интересует?

– Не знаю. Понаблюдай за ними, они ведь сейчас нафуршет должны отправиться. Если, конечно, у них нет других феерических планов.А мне уходить отсюда надо, и побыстрее, пока эти самураи между собой общаются.Побегу выяснять, куда двинул после собрания Мельченко. Может быть, на общейтеперь для нас с ним ниве народной музыки удастся познакомиться сученым-химиком лично?

Личные контакты были коньком Лаймы. Несмотря на своютребовательность и недотрожливость, в некоторых случаях она циничнопользовалась своей красотой, чтобы завязать разговор или привлечь к себевнимание.

– Давай беги, я прикрою, – мужественно согласилсяКорнеев.

Но ускользнуть незамеченной ей все-таки не удалось:пробравшись через здание театра и выбежав на улицу с противоположной стороны,Лайма неожиданно наткнулась все на тех же японских дудочников, которые подпредводительством крючконосого тащили с собой остатки сгоревшего фейерверка.Однако на сей раз они на Лайму даже не взглянули – видимо, были сурово наказаныза свою художественную самодеятельность. Зато японец с татуировкой, проходямимо, бросил на нее злобный взгляд и процедил сквозь зубы: «Канга!»

Лайма не знала, как переводится это слово, но судя повыражению лица говорящего, явно ничего хорошего оно не означало.

Высокий плотный мужчина вышагивал по комнате, сверкаяглазами. Он относился к разряду тех людей, которые унижают всех и вся простопотому, что чувствуют свою силу. У него были близко посаженные глаза, налитыехолодной яростью, и выдающийся подбородок, разделенный глубокой ямочкой на дведольки.