Затем наставала очередь Бормана – ему как командиру вновь досталось левое кресло, что очень его радовало. В среднем располагался приветливый Майк Коллинз, а правое предназначалось для Билла Андерса, энергичного новичка из третьего набора. Борман не очень-то знал Андерса, однако за новеньким уже закрепилась репутация «вундеркинда лунного модуля»: он поставил перед собой цель изучить странный аппарат лучше конструкторов, его создавших. Если команда МакДивитта благополучно исполнит все намеченное, Борману ничто не мешало бы лететь к Луне. Однако, к его великому разочарованию, программа «Аполлона-9» почти полностью повторяла программу «Аполлона-8».

Экипажу предписывались все те же рутинные процедуры при сходном количестве орбитальных витков; отличие было лишь в том, что «Аполлону-9» предстояло закончить полет подъемом на высоту 6400 км и отработать вход в атмосферу с большой высоты – такой же, какой ожидал астронавтов при возвращении с Луны. Дело было нешуточным. «Джемини» летали по околоземной орбите на скорости 7800 м/с и затем возвращались в атмосферу, «ударив по тормозам» и замедлив движение так, что оно уже не могло поддерживать корабль на орбите. «Аполлон» же, возвращаясь с Луны, ворвется в атмосферу на скорости почти 11 200 м/с, метя в узкую «замочную скважину» в небе шириной всего в пару градусов. Если спуск будет слишком крутым – корабль сгорит в атмосфере, слишком пологим – корабль отскочит от нее, как камешек от поверхности озера, и унесется в космос навсегда.

Борман не понимал, почему бы экипажу МакДивитта в конце полета не отработать заодно и спуск с большой высоты. Неужели три «эксперта» не хотят эффектного финала для своего космического путешествия? Первый полет лунного модуля – историческое событие, второй будет простым дублированием. Однако после пожара осторожный народ из службы планирования полетов не так уж рвался рисковать. Покорение Луны теперь было расписано как медленный, постепенный процесс: попасть в окрестности Луны прежде десятого, одиннадцатого, двенадцатого «Аполлона» (а то и более поздних) можно было даже не мечтать.

Для Ловелла, однако, перспективы «Аполлона» были куда заманчивее. В полете «Аполлона-9» под командованием Бормана ему отводилась небольшая роль дублера Коллинза на случай, если того вычеркнут из списка. Вероятность этого была невелика: Коллинз славился отличным здоровьем и не был замечен в пьянстве или склонности гонять автомобиль на бешеных скоростях, как некоторые другие астронавты. Если его определили в полет, шансы выбыть у него были невелики.

Это значило, что Ловелл выйдет на старт в более поздний и ощутимо более завидный полет – на «Аполлоне-12», в центральном кресле между Нилом Армстронгом слева и Баззом Олдрином справа. Пока еще было неизвестно, предстоит ли «Аполлону-12» посадка на Луну, но если да – то Ловеллу по роли предстояло ожидать на лунной орбите, пока Армстронг и Олдрин спустятся в лунном модуле и покроют свои ботинки лунной пылью. В любом случае «Аполлон-12» мог легко стать полноценным путешествием к Луне и уж точно более увлекательным приключением, чем рутинное обращение на привязи по околоземной орбите, отведенное Борману. По всему выходило, что более продолжительное знакомство с «Джемини» было более выгодным.

* * *

Какой бы отличной ни была работа фирмы Grumman по проектированию и изготовлению лунного модуля, никакого полета ждать не приходилось, если ракета-носитель «Сатурн-5», создаваемая множеством других подрядчиков, не сумеет оторваться от Земли – а заставить ее взлететь было делом непростым.

Путешествие от флоридской стартовой площадки к лунным равнинам означало по сути, что нужно использовать очень большую ракету, способную заставить очень большой полезный груз развить очень, очень высокую скорость – с такой скоростью не передвигался еще никто из людей. Для этого требовалась ракета, каких прежде не делали, и НАСА не упускало случая напомнить потрясенному миру размеры новоизобретенного монстра. «Сатурн-5» имел высоту более 110 м – как 36-этажный дом, почти на 20 м выше статуи Свободы и длиннее поля для американского футбола вместе с очковыми зонами.

Вес монстра впечатлял не меньше. «Сатурн-5» с полными баками горючего весил почти 3000 т, на треть больше эскадренного миноносца; только обычный эсминец, пленник гравитации, плавал на брюхе по поверхности океана, а «Сатурн-5» умел летать.

Каждый из пяти двигателей первой ступени гигантской ракеты потреблял в секунду 3 т керосина и жидкого кислорода, сжигая больше 500 т за те 162 с, которые ступень должна была прожить в полете. На высоте 66 км первая ступень отделялась и очередь переходила ко второй – здесь пять двигателей меньшей мощности сжигали почти 1,3 млн л горючего всего за 386 с. После этого наступал черед третьей ступени с одним-единственным двигателем, которая вытаскивала астронавтов на околоземную орбиту. Позже его предполагалось запустить еще раз – для рывка к Луне.

Эта необыкновенная машина была еще и необыкновенно опасна. Когда запускалась первая ступень и ракета только начинала подниматься со стартовой площадки, двигатели работали на уровне 160 млн лошадиных сил – столько энергии вырабатывали бы все реки и ручьи США, направленные на одну-единственную гидротурбину. Рев «Сатурна-5», взлетающего со стартовой площадки, из всех рукотворных звуков мог бы перекрыть только ядерный взрыв. А на случай, если бы ракета отказалась повиноваться командам и взорвалась на старте, физики имели наготове надежные оценки: взрыв породил бы облако пламени 430 м в диаметре, которое горело бы 33,9 с с выделением температуры более 1370° C.

Первый пуск этой монструозной машины – полетное задание называлось «Аполлон-4» – состоялся утром 9 ноября 1967 г. Зрелище было потрясающим. Зрители собрались на побережье Флориды такой толпой, какая обычно собиралась ради пилотируемых стартов, и получили свое.

– Да здесь все здание трясется! Здание трясется! – кричал Уолтер Кронкайт из временной студии, находившейся в 5 км от стартовой площадки. Кронкайт всегда реагировал на ракеты так, как ребенок реагирует на дизельные локомотивы, и не очень-то этого стеснялся. Внутри импровизированной студии съемочное окно, выходящее на стартовую площадку – специально сделанное широким, чтобы репортеры лучше видели описываемое, – начало дребезжать в раме, и съемочная группа кинулась его удерживать. Кронкайт, явно в восторге от происходящего, бросился на помощь.

– Рев оглушительный! – объявил он, когда грозный звук стал слышен зрителям. – Большое стеклянное окно дрожит, мы держим его руками! Глядите, что ракета делает! У нас тут кусок крыши обваливается!

В пультовой, то есть в Центре управления запуском на мысе Кеннеди, было не спокойнее. Осыпающаяся с потолка штукатурка падала на пульты, где обычно не допускалось ни единой пылинки. Рев двигателей, который достигал 135 или 140 дБ, превышая болевой порог, порождал тектонические вибрации, регистрируемые сейсмометрами даже в Нью-Йорке. Его можно было ясно слышать и в хорошо укрепленном здании. Операторы за пыльными пультами радостно вопили, и сам Вернер фон Браун, наблюдавший за пуском в бинокль через самое прочное окно, позволил себе момент ликования.

– Давай, детка, давай! – кричал этот конструктор-немец, от которого ни единая живая душа раньше не слышала слово «детка».