белёсое лицо слегка посинело, а корни светлых волос, наоборот, налились кровью. Алина внутренне скорчилась. Получается, что она мучает эту девушку? Любой вопрос вызывает в ней муку мученическую. Без «скорой» не обойтись. Надо подождать, вдруг очнётся.

После долгой паузы Марина успокоилась. Лицо выправилось, напряжённые морщинки сгладились.

— Ой, что вы, я никогда не видела этих парней, голосов не слышала. Пришли по наводке? Вряд ли. У нас бедный магазинчик. Прибыли никакой. Выручки кот наплакал. Еле-еле на жизнь хватает. Одна радость — грабителям мало досталось. Наверное, расстроились, когда увидели, сколько взяли.

— Жаль, — искренне огорчилась Алина, — я надеялась, что, когда вы успокоитесь, шок пройдёт, то что-нибудь вспомните. Что-нибудь необычное. Жаль!

Марина посмотрела на неё и отвернулась, но Алина успела перехватить сочувствие во взгляде. Жалеет. Потерпевшая жалеет полицейскую. Как же это?

Обе помолчали, обдумывая, как бы быстрее попрощаться. Марину ждал в магазине работодатель, а Алину Батанов. Впрочем, Константин Петрович тоже являлся в своём роде работодателем. Алина невольно усмехнулась. Батанов ждёт результаты. Ему нужно показатели. Всем нужны показатели. Это как выручка от торговли в магазине. Марина продолжала исподволь изучать Алину, заметно было, что она хочет что-то сказать, но сомневается.

— Знаете, а я заметила, что один из налётчиков был в тапках! — решительно сказала Марина, отбросив сомнения.

— Как это? — удивилась Алина. — В тот день мороз был. Сильный. Я помню. У меня ноги замёрзли. А он в тапках…

— Да, я тоже удивилась, но потом забыла. А сейчас вспомнила. Ноги босые, а тапки для душа. Резиновые. Извините, что сразу не сказала об этом. У меня же такой шок был!

— Спасибо, Марина, что вспомнили. Это важная деталь, — пробормотала Алина, думая, что грабитель либо приехал на машине, либо живёт неподалёку от магазина. Одно из двух.

Они попрощались, испытывая одна к другой искренне сочувствие. Обеим срочно требовалась прибыль. В том или ином качестве.

* * *

Трудно переживать личную драму, когда окружающие и домашние не посвящены в подробности. Никто не знал, что случилось с Алиной. Она никому не рассказала о своём выборе. Мама ничего не заподозрила. На работе всем было всё равно. Мало ли что случается с сослуживцами. Аборт — дело житейское. С Димой отношения сошли на нет. Всё случилось стремительно. Была любовь, были романтические отношения, и вдруг Алина почувствовала, как он её раздражает. Всё раздражало, всё. Как дышит, ест, спит, разговаривает. Она вдруг поняла, что Дима абсолютно не развит. И шутки у него плоские. Алина его избегала. Она продолжала работать и молчала. Ей нравилось погружаться в себя, прислушиваться к внутренним монологам. Кто-то разговаривал внутри неё, сам с собой. Она не участвовала во внутреннем диалоге. Алина подумывала, а не сходить ли к психологу, но не решалась. А вдруг узнают на работе, что она тайно от всех посещает психолога? Тогда точно придётся уволиться, а другую работу найти сложно: кругом кризис, неустойчивость и нестабильность. Нужно терпеть. Перетрётся. Всё пройдёт.

Алина прошла в дежурную часть.

— Есть что-нибудь для меня? — спросила она у дежурного.

— Есть. На Кленовой улице ребёнок плачет, соседи беспокоятся, уже три раза звонили, — сказал дежурный, посмотрев в журнал входящих звонков.

— А им-то что? Ребёнок должен плакать, на то он и ребёнок. Отправь уполномоченного по делам несовершеннолетних, — рассеянно отозвалась Алина, судорожно вспоминая, где находится Кленовая улица.

Чужая территория. Там есть уполномоченная по детям, не в отпуске, не болеет. Скоро придёт. Через час её смена.

— Третьи сутки ребенок плачет. Сердца у тебя нет. Алинка, ты же женщина! — гаркнул дежурный, поняв по интонации Алины, что она не изъявляет особо горячего желания проверить сигнал граждан.

— Иду-иду, — скривилась Алина. — Кто со мной?

— Сержант Костин, — заулыбался дежурный.

Было чему улыбаться. Как гора с плеч. С Алиной лучше не связываться. Не захочет — не пойдёт. Скажет, жди, мол, уполномоченного по делам несовершеннолетних, а я по оперативным просторам пробегусь. Задребезжал телефонный аппарат. Дежурный схватил трубку и погрузился в новое происшествие. Вскоре Алина вышагивала по Большому проспекту. Сзади мельтешил сержант Костин. Он тоже побаивался строгого лейтенанта.

По старинной лестнице они поднялись на третий этаж. Обшарпанная дверь огромной коммуналки. Десяток звонков с табличками. В престижном районе города сохранился раритет коммунистического прошлого. Коммуналки никуда не исчезли и исчезать не собираются. Алина позвонила наугад. Долго не открывали, тогда она позвонила во все звонки. За дверью послышались шаги, переходящие в стремительный бег.

— Так-то лучше! — пробормотала Алина, улыбаясь.

В темноте невозможно было разглядеть, кто открыл дверь. Алина прошла по коридору, заставленному велосипедами, лыжами, разной рухлядью. Она шла на детский плач. Так гончая идёт на токующий звук. Далеко в конце коридора плакал ребёнок. Это был уже не плач. Писк, предсмертный хрип, мольба о помощи. Алина толкнула дверь. Заперто.

— Ключи!

— Нет ключей. Третьи сутки, как мамаша пропала. Ушла и дверь заперла, — раздался сзади хор голосов.

— Что ж раньше-то не вызвали? — сухо осведомилась Алина.

— Ждали, ждали, ждали, — вразнобой отозвались соседи.

— Сержант, выбивай! — приказала Алина.

Костин с готовностью приложился плечом. Послышался треск, но дверь не поддалась, только где-то под потолком тихо посыпалась штукатурка. Писк за дверь усилился. И настолько он был тоскливым, что Алина схватилась за грудь. Она ещё не знала, где у неё находится сердце. Когда она любит, сердце стучит везде, точнее, не стучит — оно колотится, бьётся, вырывается, стремясь выскочить наружу. Это от счастья. А в горе, где оно, это сердце, и как его успокоить?

— Бей! Дайте топор, молоток, что-нибудь дайте! — крикнула Алина, не повернув головы.

Она обращалась к соседям. Страшно было обернуться назад. Хотелось спасти того, за дверью, кто безуспешно звал на помощь любого, кого угодно, лишь бы пришли. Он зовёт давно. Судя по сдавленному писку, уже не верит, что кто-нибудь придёт на его мольбу о помощи. Сзади кто-то зашуршал тапками, убегая в глубину длинного коридора. Костин налёг плечом, двинул шнурованным ботинком, и снова посыпалась штукатурка, всё затрещало, и дверь распахнулась.

Алина оттолкнула сержанта и нагнулась, пытаясь разглядеть в дневной полутьме маленького человечка. Боковым зрением оглядела комнату, определив, что из-за грязных окон света мало, мебель старая, разбитая, пол немытый. Очередной бомжатник. Здесь живут нелюди. Всё это промелькнуло и исчезло. И вдруг в шею вцепились маленькие тонкие ручки. Крепко вцепились. Алина зажмурилась. В нос ударил запах кала. Ребёнок прижался к Алине — не отодрать. Она разогнулась, пытаясь снять с себя хрупкое тельце. Не тут-то было. Малыш держал железную хватку. Сержант