Но он не улыбнулся в ответ. Прижался своим лбом к моему и прошептал нечто совершенно неожиданное:

— Не приходи больше, Вель.

— Что?

— Всеми богами молю, не приходи. Или закончится всё плохо.

Я нахмурилась и поджала губу, не понимая, что происходит. Элар сам заявился в мой сон, а теперь ещё и требует, чтобы я убиралась? Что за…

— Тебе точно не понравится.

— Что?

— Всё! — психанул дюк, не поняв смысла моего вопроса. — Всё не понравится! Потому что всё не так, как ты себе придумала. И это не так, и это, и это тоже, к проклятому цепному Церберу не так!

И при этом тискал и лапал моё тело, так правильно и в таких нужных местах, что я чувствовала себя воском, мягкой глиной в руках мастера.

… В этот раз я проснулась до того, как Бро меня разбудила, но вновь лечь в кровать уже не рискнула. Сердце колотилось, как бешеное, перед глазами всё плыло, а в пижамных шортах вновь разлило свои воды бесконечно огромное озеро Чад. Во рту же, наоборот, пересохло, и я, тихонечко встав с кровати, побрела привычно в ванну.

Кофе той ночью я не пила, до утра рисовала открытки. Раз уж спать всё равно не могу, так хоть пользу причиню себе и окружающим…

И снова я встречала рассвет с медузами-торговками, и снова весь день держалась на крепком, сладком, как сироп кофе, теперь, правда, с трудом сворачивая свои мысли со слов призрачного Элара на действительность.

Открытие кооперативной лавки «Земляне» мы запланировали на ближайший атлантский праздник — День Посейдона, который, если верить более опытным товарищам по несчастью, совмещал в себе день Нептуна и ночь Ивана Купалы.

— Это, конечно, не Новый год, — почёсывая кончик носа, делился своими наблюдениями Мирка. — Новый год тут, как и у нас в конце декабря. Но празднуют Посейдона здесь так — что дым коромыслом… И у них тут, главное, примета есть, что в этот день нужно обязательно купить что-то новое, что-то уникальное и что-то недорогое. Сувениры от землян, живущих на Славной улице… Девчонки, да мы побьём все местные продажные рекорды, если стиснем зубы и…

Внезапно он выпучил глаза, подавившись собственной мыслью, а потом зашипел:

— Ой, б… б… боже какие мы овцы, девки! И я главный баран среди вас! Что ж мы дурью маемся? Надо на все майки, раз они у нас уже есть, напечатать «Я встречал Посейдона на Славной. И мою подпись ниже». Мы все пять сотен за сутки продадим, зуб даю… а потом уже, потом, наймём портниху, пусть она нам тоги на заказ шьёт. И открытки тоже! На каждую надо приписать. «С любовью со Славной».

— Не пейте воду, — процитировала я одну из фраз, одобренных большинством для открыток, — в ней рыбы трахаются. С любовью со Славной… Вы так что ли предлагаете?

Народ заржал — и я вместе с ними. А, чёрт его знает! Может, если все смеются будущий турист-покупатель тоже повеселится и купит…

Но до самого праздника я, на всякий случай, старалась по ночам не спать, урывала минуты для сна после обеда, пыталась закрыть недостаток сна кофе, но… НО! Всё время при этом недобрым словом вспоминала Элара, который, подлец, взбудоражил, обвинил не пойми в чём, и… (про жаркое, влажное, тягучее, как карамель «и» я старалась не думать. Ну его на фиг, такое «и»! Никто не знает, чем оно кончится…)

А потом, наконец, пришёл праздник Нептуна, утро которого я в компании чёрных кругов под глазами и литровой кружки кофе встретила на базаре медуз.

— И всё же надо было салатиков настругать и дома остаться, — проворчала я, опасливо оглядываясь по сторонам, когда мы прошли сквозь арку, украшенную цветами, которая была входом в аусторию — ресторан под открытым небом.

Чувствовала я себя до безобразия неловко. Во-первых, из-за одежды — хитон и пеплос это только звучит красиво, а на деле два слоя ткани, которые крепятся на твоём теле при помощи трёх булавок и одной цепочки. Во-вторых, из-за Бро, которая осталась на Славной.

— Кто-то из огнецов должен всегда находится на территории, принадлежащей Храму, — пояснила Чеся, когда накануне вечером Мир огорошил нас предложением вытянуть соломинку, чтобы решить, кто не пойдёт веселиться. — Тем более в праздник, когда магией пользуются больше, чем обычно.

— Может рвануть, — поддакнула Власта. — Как в тот раз, когда сюда Мирку вместе с нами перенесло. Или даже больше. Мне старуха Кето рассказывала, один раз так трясло, что крайняя лини под воду ушла — чудо, что никто не погиб.

— Из-за волонтёров? — ахнула я.

— Не, из-за другого чего-то, я не спрашивала. Но сам факт. Вот вы хотите, чтоб из-за вас землетрясение началось? И я тоже — нет. Так что, тянем соломинку?

И конечно же короткая досталась мне! Честное слово, я даже не удивилась. С моим везением я выигрывала только в тех лотереях, где победа, фактически, была проигрышем.

И тут Бро заявила:

— Иди на праздник, Сливка. А на Славной останусь я.

— Брошка!

— Останусь! — сказала, как отрезала, и посмотрела выразительно, намекая на свою беременность, о которой мы коллегам по кооперативу пока ещё не сказали. — А ты иди и повеселись за четверых.

Я, если честно, гораздо больше повеселилась бы, оставшись дома с сестрой, но она же как баран! Если упёрлась — тараном с места не сдвинешь!

Поэтому утро моё и началось с рынка медуз, только прибежала я не за праздничными закусками, а за одеждой — Кето обещала принести нам с сестрой наряды своей юности.

— Это не подарок, — ворчала она, и змейки под цветастым платком беспокойно шевелились. — У меня четверо сыновей, дочки нет, чтобы ей отдать, но внучки, я верю, обязательно будут. Так что повеселись, Ягодка, на славу, а завтра верни. Или послезавтра, если веселье до утра затянется.

И захохотала, хлопая себя морщинистыми ладонями по бёдрам.

— Сама-то хоть сумеешь это надеть?

— Не знаю. — Покрутила головой. — Попробую. Девчонки в прошлом году уже были на празднике. Помогут, если что.

И вот сейчас, стоя под аркой, украшенной голубым лотосом, я чувствовала себя одинокой, голой дурочкой на чужом празднике жизни. Обидно, потому что сегодня и у меня был повод для веселья, ибо первый день работы кооператива «Земля» был более чем удачным. Мы продали все — ВСЕ! — майки и получили несколько десятков заказов на будущее (идея с каталогом себя оправдала), открытки пользовались невероятным успехом, и это я не говорю о камушках, на которых Чеся, алея щеками от смущения, вместо привычных цветочков и кошечек писала тонкой кистью нецензурные слова из всех языков мира, которые мы смогли вспомнить. С обязательным переводом на атлантский, конечно.

Поначалу Чеся, конечно, сопротивлялась.

— Это китч, — брезгливо поджимала губы она и, наплевав на яростное звуко-световое сопровождение цензуры произносила вслух: