Динни вздохнула: трезвая голова Хиллари наверняка пригодилась бы ей гораздо больше нетрезвой. Но деваться было некуда.

В руках Хиллари держала огромную коробку с тортом. Когда девушки расположились за чайным столом и Динни сняла крышку с коробки, она ахнула.

Торт оказался настоящим произведением искусства: воздушные лепестки миндальной стружки, рифлено-невесомые соцветия шоколада, ароматный бисквит, залитый карамелью и фруктовым сиропом.

– Хилари, ну разве я говорила, что у меня есть нечего?

Та подмигнула ей.

– Кто сказал, что лучшие друзья девушек – это бриллианты?

– А какие же лучшие друзья девушек? – засмеялась Динни.

– В минуту уныния лучший друг девушки – это сладкое, – серьезно ответила Хиллари. – Лучшее болеутоляющее, замечательное лекарство от сердечной боли. А уж что тебе больше по вкусу – шоколад, леденцы или мороженое, – выбирай сама, дорогая моя.

– Ну, мне выбирать не приходится, – улыбнулась Динни. – Притащив этот шедевр, ты, между прочим, не оставила мне никакого выбора.

– Разумеется. Потому что лучшие друзья девушек – это еще и сами девушки. Как твой лучший друг, я принесла тебе самое лучшее лекарство, которое только можно найти в Глазго.

– Интересно, тебе когда-нибудь было настолько плохо, чтобы боль сломила тебя? – тихо спросила Динни.

– Как может боль сломить меня, если я не оставляю ей ни малейшего шанса на это? Динни, все в твоих руках, все зависит от тебя самой. А теперь рассказывай. Нет. Сначала ешь, а потом рассказывай. Хотя бы вот этот маленький кусочек. Ну как? Оценила? Да, я согласна, что это шедевр. Да, я знаю, что я гений. Не говори ничего. Выражение твоего лица говорит все за тебя. Вот так. Ну а теперь выкладывай и постарайся ничего не упустить. В таких делах важна каждая деталь, любая мелочь.

С трудом прожевав огромный кусок торта, торопясь и запивая его крепким чаем, Динни растерянно призналась:

– Даже не знаю, с чего начать.

– Начни с начала, – мягко подсказала ей Хиллари.

– А начало ты уже знаешь. Потом… потом была свадьба, и это ты тоже знаешь. А вот потом началось необъяснимое. Невозможное. Ужасное… Чудовищное!

– Динни, если ты снова собираешься плакать, то лучше сделай паузу и доешь торт. Я пришла сюда слушать тебя, а не вытирать слезы. С вытиранием слез прекрасно справится любой платок. Даже бумажный. В особо тяжелых случаях – упаковка бумажных платков. В клинически запущенных случаях… даже и не знаю. Но, думаю, в супермаркете неподалеку отсюда бумажные платки продаются коробками. А оптом, как ты сама понимаешь, дешевле!

Динни засмеялась сквозь слезы.

– До чего же ты цинична, прагматична…

– Я просто чудовище, – спокойно согласилась Хиллари. – Торопиться нам некуда, понимаю. Но не могли бы мы уже перейти к сути?

– Хиллари, я сломала свою жизнь. – Динни удалось произнести это почти без надрыва в голосе. – Вот этими самыми руками. – Она подняла руки, в которых были зажаты ложечка для торта и обломки шоколадного украшения. – Вернее, вот этой самой головой.

– Никогда бы не подумала, что ты можешь быть такой занудой, – вздохнула Хиллари. – Просто расскажи мне, что случилось. А уж сломала или починила, разрушила или построила… Ты сейчас выбита из колеи. Не стоит в таком состоянии делать скоропалительные выводы и принимать поспешные решения.

Динни тоже вздохнула, а потом засмеялась.

– Да уж, спешить мне сейчас некуда.

– Еще одно слово, ведущее к цели окольными путями, и я задушу тебя… да хотя бы и шнуром от утюга, – пригрозила Хиллари.

– Все дело в брате Алана. Это Патрик. Со мной такого никогда, никогда не было.

– Динни, да с тобой вообще никогда ничего не было. Никогда ничего не происходило. Вспомни, о чем мы говорили с тобой до свадьбы. Ты толком и жить не начинала, ты не нагулялась элементарно. Не знаешь жизни, не знаешь себя, не знаешь мужчин. Не знаешь, чего конкретно ты от них хочешь. Так легко ошибиться, будучи неопытной. Так легко принять желаемое за действительное.

Динни рассердилась.

– Теперь, когда я наконец-то принялась рассказывать, ты решила сразу прочесть мне мораль? Может, мы тогда смеха ради опустим весь рассказ?

– Нет, – не согласилась Хиллари, – разве можно отказаться от удовольствия выслушать столь душераздирающее повествование?

– Про Патрика ты уже знаешь, я тебе рассказывала, какое он на меня произвел впечатление… Это было словно сон, проклятое наваждение. Я просто не устояла. Хотя должна, должна была устоять! – Перебивая сама себя, Динни очень эмоционально, в красках, не жалея цветистых выражений, наконец-то изложила Хиллари историю, которая жгла ее словно каленым железом…

Хиллари слушала очень внимательно. Она пристально смотрела на подругу, время от времени кивая или уточняя что-то.

Динни глубоко вздохнула.

– Все. Теперь ты знаешь абсолютно все. Столько же знает лишь Алан… Впрочем, нет. Он не знает одного – как именно его драка с Робертом на банкете повлияла на мое решение выйти за него замуж. Но это не имеет никакого значения, особенно если сравнивать по серьезности с событиями прошлого месяца…

Хиллари очень долго молчала. Наконец она поднялась, встала, отошла к окну. Какое-то время смотрела сквозь темное стекло на огни, пытаясь различить сквозь налет цивилизации хотя бы несколько звездных крупинок на ночном небе.

Потом она отошла от окна, вернулась и села. Под ее долгим внимательным взглядом Динни поежилась, ей стало неуютно. Она даже опустила глаза, чего раньше никогда не делала. Ей казалось, что Хиллари поймет все и не станет ее осуждать.

Но, похоже, в этот раз Хиллари ее за что-то осуждала.

«За что-то». Да нет ей прощения, она и без того это прекрасно знает.

– Ну и наломала же ты дров, девочка, – тихо проговорила Хиллари.

– Я знаю…

– Она знает. Чем же ты думала, куда же ты смотрела…

– По-моему, я все вполне ясно объяснила. – Динни начала закипать.

– Да. Объяснила. И я понимаю. Кстати… Не спеши так уж казнить именно себя. Не нужно стремиться взять всю ответственность на себя… Патрик далеко не мальчик. Хотя по уровню развития он действительно скорее избалованный мальчишка, который главным в жизни считает собственные желания и при этом совершенно не считается с окружающими… Но это не имеет значения. Он хорошо понимал, что делает. Не мог не понимать. Не мог не помнить, что ты жена его брата. Его родного брата! Сказать, что он получил хороший урок, – значит не сказать ничего. К сожалению, ценой жизни своей жены. Мне так жаль, Динни. Мне действительно очень жаль.

– А мне как жаль, – прошептала Динни.

– Но как ты могла рассказать обо всем Алану?!

– Что?!