Рядом безмятежно посапывал Мужчина мечты.

В первую секунду захлестнуло счастье.

Но дальше стали терзать сомнения.

Не настолько она глупа, чтобы поверить во внезапную, чистую, без задней мысли любовь.

Поэтому, едва Юрий пробудился, спросила в лоб:

– Про любовь не рассказывай. Что тебе от меня действительно надо?

Он молчал. Стальные глаза смотрели ласково и грустно.

– Где твоя эта – не знаю, как ее зовут? – продолжала допрос Ирина.

Юрий сглотнул:

– В тюрьме. В СИЗО, точнее.

– А… за что? – пробормотала Ириша.

– Все серьезно, – опустил глаза он. – Двойное убийство. С отягчающими.

– Да ладно! – не поверила Ира. И опрометчиво добавила: – Она ведь курица!

– Валюшка – упрямая, наивная, потрясающая девушка! – тихо поправил Юра.

– Но что случилось? Как она могла убить – двоих? – недоверчиво спросила официантка.

Юрий горько вздохнул:

– Решись я пойти вместе с ней – все могло пойти по-другому.

– То есть убил бы – ты? – выплюнула Ирина.

– Я не допустил бы трагедии. Я долго пытался убедить ее вести нормальную жизнь. Но она не приспособлена к этому. Ей нужен был адреналин. И деньги. А я – банально трусил участвовать в ее затеях.

– Так что она натворила?

Юрий поморщился:

– Под Москвой есть один богатый поселок. Охрана, видеокамеры, забор по периметру. Но Валя нашла подход – познакомилась с одной из нянюшек, когда та с коляской за территорию вышла. Валечка умеет располагать к себе. Через месяц нянька ее лучшей подругой стала. Валя дарила ей подарочки, слушала болтовню, ходила в гости – и наблюдала, подмечала, присматривалась. Хозяин дома держал сеть магазинов, его жена владела салонами красоты. Деньги – пачками – валялись без присмотра. Сейфа не имелось – крупные суммы запирали на ключ в ящик стола. Валюшка выяснила: в один из вечеров дома никого точно не будет. Хозяева улетают на уик-энд в Париж, ребенка вместе с няней отправляют в санаторий, прочей прислуге дали выходные. Она была уверена, что идет просто на ограбление.

Но хозяева опоздали на самолет и вернулись. Счастье, что у Вали было оружие. И стреляет она, как Диана-охотница…

– Счастье? – усмехнулась Ирина.

– Да, – твердо ответил он. – Хотя бы сама жива. А тюрьма – это не навсегда. Женщинам пожизненное не дают.

– Прелестная история, – сухо прокомментировала Ирина. – Но что ты хочешь лично от меня?

– Ты можешь не верить, но Валя сама просила. Чтобы я уговорил именно тебя. Выйти за меня замуж.

Глаза Ирины сузились.

– Варить обеды? И удовлетворять в постели, пока твоя любовь сидит в тюрьме? А ты будешь слать ей посылки и ездить на свидания?! И потом, когда ее выпустят, скажешь мне спасибо и умчишься?!

Вскочила с постели и ринулась одеваться.

Юрий не останавливал. Печально вздохнул:

– Она предупреждала: надо тебя подготовить. Постепенно. Осторожно. А я болван. Не выдержал – все сразу бухнул.

– Какая разница, постепенно или сейчас? – фыркнула Ирина. – Я, может, и официантка простая, но тоже умею видеть суть. Сколько ласковых речей ни веди, младшей женой я все равно не стану.

– Нет, – покачал головой он. – Ты будешь единственной и первой. Никаких свиданий и посылок. Никакого общения. Клянусь, мы с ней больше вообще никогда не увидимся. Я обещаю любить только тебя. Беречь. И никогда не изменять. Кстати, мне всегда было приятно смотреть на тебя. И я расстраивался, что ты не обращаешь на меня внимания.

Ира взглянула безулыбчиво:

– Все равно у тебя в глазах – только она.

Оправдываться он не стал:

– Пока будет так. Но недолго. Двадцать лет – а дадут ей не меньше – я хранить верность не смогу.

Встал с постели. Взял ее за руку. Тихо произнес:

– Я буду хорошим мужем, Ира.

– Не понимаю! – она сердито топнула ногой. – Зачем тебе я – прямо сейчас?! Ладно, не жди двадцать лет, такого ни один мужик не выдержит! Но хотя бы пострадай спокойно!

Отступила на шаг, предупредила:

– И если ты сейчас опять начнешь врать, что в меня влюблен и прочую муть, я тебе просто врежу.

– Нет, – тихо отозвался он. – Я скажу тебе правду. Мы тебя просто используем.

– Это как?

– Валентина беременна. У нас будет дочь.

– Боже мой! Она с ребенком в животе пошла убивать?! – не удержалась Ирина.

Юрий оставил ее реплику без внимания. Продолжил:

– Аборт делать поздно, да Валя и не хочет. А я не хочу, чтобы моя дочь родилась и жила в тюрьме. И в три года отправилась в детский дом.

– То есть ты, как вы, мужчины, говорите, достаешься мне с прицепом? – саркастически ухмыльнулась Ирина.

Он словно не услышал ноток вызова в ее голосе. Мягко произнес:

– Я уверен: ты станешь отличной мамой нашей дочке.

* * *

– И он во мне не ошибся, – горько закончила женщина.

Улыбнулась сквозь слезы:

– Вику я увидела совсем крошкой, ей еще месяца не было. Родная мать, как мне рассказали, на нее даже не взглянула. И сразу после родов подписала бумаги, что отказывается от ребенка. Формальности уладили быстро – благо у девочки имелся родной отец, а у меня – достаточно денег. Мы с Юрием поженились. Документы об удочерении надежно спрятаны. В свидетельстве о рождении написано, что я Викина мать. Да я и люблю ее, как родную.

Вымученно улыбнулась:

– Боялась: буду ревновать. Отыгрываться на ребенке… Но нет. Едва Викуша мне улыбнулась, вцепилась в мой палец, прижалась – я пропала. Поняла, что для дочки – своей дочки – готова на что угодно. У Вики было все: самые нарядные платья. Лучшая школа. Самая популярная в Москве танцевальная студия. Репетитор из Стэнфорда. Даже Юрий, родной отец, считал, что я перебарщиваю. К счастью, Вика не превратилась в избалованную, пресыщенную девицу. Но в пятнадцать лет, как многие подростки, начала бунтовать. Специально, чтобы меня позлить, одевалась в бесформенные мешки. Сделала татуировку. Проколола нос. Издевалась надо мной, когда я говорила, что вижу в ней преемницу в бизнесе. Заявила, что станет певицей, хотя прежде мурлыкала только в ванной комнате. А тут и этот Михаил подвернулся, начал подзуживать: у тебя талант, надо пробиваться на телевидение…

Ирина Антоновна горько вздохнула.

Я спросил:

– А что родная мать?

– Ничего, – сдвинула брови женщина. – Никаких писем, никаких встреч. Никто не наблюдал за моей дочкой из-за забора детского сада или школы. Муж клялся, что перечеркнул прошлое. Что не общается с той, которая когда-то затмила ему разум. Но я подозревала, что они переписываются. Домой писем не приходило, но есть ведь абонентские ящики.