оказалось, что это особый вид первобытных людей. Не неандертальцев, не Homo sapiens. Судя по всему, девочка из Денисовой пещеры была потомком женщины-неандертальца и мужчины-денисовца. Одна маленькая косточка рассказала об этом, и теперь мы можем говорить об отдельном виде денисовских людей.

Именно для того, чтобы не пропустить ни бусинки, ни косточки, ни кусочка керамики, сегодня археологи очень медленно снимают слой за слоем, расчищая кисточкой, работая аккуратно, непременно и тщательно фиксируя местоположение каждой находки. В каком месте нашли тот или иной предмет, где он лежал, как лежало тело, если речь идет о погребальных курганах, – все это может очень многое рассказать археологам.

Отчасти можно оправдать Шлимана тем, что в то время современные способы раскопок только-только зарождались. Многие из них проводились с нарушением методики, много было страстных археологов-любителей, которые и не подозревали о каких-либо правилах раскопок. Шлимана гнала к цели его одержимость Троей, жажда получить сенсационный результат. Со временем он стал улучшать качество работ: к 1872 году уже делаются зарисовки, фотофиксация находок, фиксация глубины залегания найденных предметов; позже пригласят профессионала В. Дёрпфельда, который будет качественно описывать стратиграфию. А пока исследовательская лихорадка гнала его вперед и кричала: «Ну же, копаем!»

Нанятые рабочие начали врезать глубокий шурф в недра холма. Шлиман все еще представлял себе Трою как роскошный город из его детской книги: с огромными дворцами, с храмом Афины в центре, с украшениями из золота. Он думал, что вот-вот ему откроется эта великая, блистательная Троя. В реальной Трое и в самом деле были храмы, было поселение, были дворцы… вернее, богатые дома. Но ничего похожего на рисунки в детских книжках. Древние города были очень маленькими. Население великих Афин, куда более могущественных, чем Троя, в период наивысшего их расцвета, со всеми приезжими, с купцами, которые там жили, – составляло, вероятно, от 50 до 100 тысяч человек. Надо сказать, что Афины по тем временам считались мегаполисом. Троя была, конечно, намного меньше. По самым щедрым расчетам там могло бы проживать 10 тысяч человек, и жизнь их была крайне далека от того великолепия, которое воображал Шлиман. Он (а возможно, и сам Гомер![16]) не представлял себе, как реально выглядели города в описанную в «Илиаде» эпоху. Его рабочие сносили слой за слоем: вот какие-то камни, какая-то керамика… Они все это выкидывали. В погоне за своей мечтой он просто проскочил гомеровскую Трою, спустившись в более древние слои. К счастью, вслед за Шлиманом в Трою пришли и другие, в основном немецкие, археологи, и они как раз работали очень аккуратно, очень тщательно, и Троя была раскопана очень хорошо. Но начало этой находки, пусть и во многом по-дилетантски, положил Шлиман, и главное здесь произошло перед самым концом раскопок.

Шлиман был разочарован: ничего особенного не найдено – какая-то керамика, какие-то камешки… Ну, какую-то плиту с изображением бога Гелиоса нашли, что вообще, конечно, замечательно, но он-то жаждал отыскать… останки Троянского коня! Оружие Ахилла! Его доспехи, сделанные Гефестом!.. По сравнению с этим его находки выглядели ничтожными. Как он сам описывает, уже пришла пора закрывать раскопки, а ничего особенного так и не было найдено. Рабочие по инерции продолжают копать, сам Шлиман, ни на что особенно уже не рассчитывая, отправляется с женой на прогулку вокруг холма и вдруг замечает в земле, у самой поверхности, какой-то блеск. Они стали раскапывать ямку, из которой им блеснуло нечто. И… это было золото!

Они обнаружили то, что сейчас с придыханием называют золотом Шлимана, а Шлиман всегда называл кладом Приама, потому что был уверен, что эти вещи принадлежали царю Приаму, правителю Трои. На самом деле эти вещи были сделаны намного раньше того времени, когда, вероятно, была Троянская война, – если она действительно была. Но для Шлимана такого вопроса не существовало. Разумеется, эта прекрасная диадема, эти изумительные золотые украшения – это то, что принадлежало Приаму, возможно, его жене Гекубе – это царские вещи!

Он командует жене: «Иди, скажи рабочим, что у меня день рождения, я про это забыл, сейчас вспомнил, пусть отправляются в деревню и выпьют за мой счет». Они быстро отделались от рабочих, она принесла шаль, в которую они завернули все найденные вещи и унесли в свой домик. Это еще одно преступление, с точки зрения нынешней археологии: любые находки должны быть зафиксированы там, где они найдены. Говард Картер, когда раскапывал гробницу Тутанхамона, недели, месяцы потратил на то, чтобы терпеливо зафиксировать каждый предмет. Но Шлиману было совершенно не до того: дома они развернули драгоценные находки, он надел жене на голову диадему после чего записал: «Мне показалось, что передо мной была Елена Прекрасная». Но в этом кладе драгоценно было не только золото. У нас с «золотом Шлимана» ассоциируются прежде всего несколько золотых вещей – тех самых украшений, которые были на ставших знаменитыми первых фотографиях Софии Шлиман. Но на самом деле там очень много других, может быть, менее эффектных, но очень важных, и не менее красивых вещей. Там были прекрасные булавки для одежды, древние топоры… Но Шлиман был заворожен золотом.

Клад Приама. ГМИИ им. А. С. Пушкина. Москва

И конечно, возник вопрос, что делать с этим золотом. Турецкое правительство хорошо знало, что много европейских экспедиций копает на его территории. Но существовал закон: все, что найдено на территории Османской империи, необходимо предъявить специальным чиновникам, чтобы они дали разрешение на вывоз этих вещей из страны. Самые интересные находки чиновники отбирали. Не случайно археологический музей Стамбула – это Эльдорадо для человека, который любит древнюю историю. Неудивительно, что некоторые археологи мечтали вывезти находки в свои страны. Разумеется, многие из них были честными профессионалами, но колониальная идеология и низкие профессиональные стандарты создавали атмосферу, в которой любители древностей считали допустимым пренебрегать правилами, установленными в той стране, где проводились раскопки.

Шлиман в августе 1871 года получил фирман (указ) султана, разрешавший проведение раскопок[17], по условиям которого половину находок он должен был передать в археологический музей в Стамбуле. Этическую часть вопроса Шлиман отмел с привычной легкостью, практически же в ход пошли взятки и контрабанда: найденные предметы переправлял в Афины брат его партнера по гиссарлыкским раскопкам Фрэнка Калверта. Дальше последовала сенсация: о находке Шлимана кричали все газеты мира. Возмущенное турецкое правительство грозило огромными штрафами, но Шлиман от них откупился.

Однако встал вопрос, где теперь будет храниться драгоценный клад. Шлиман предложил создать в Афинах специальный музей для экспонирования «клада Приама». Он очень любил Грецию и Афины, но