Только мне не нравилось, что некоторые лекари и практиканты делали ставки: с чьих коек роженицы выйдут на своих ногах, а с чьих — ногами вперёд. Некоторым это казалось забавным, а я не хотела играть с жизнями людей и устраивать соревнования по типу “у кого умрёт меньше больных, тот молодец, а у кого больше — тот лузер”. Это было слишком цинично и бесчеловечно. Погибшие люди — это не просто цифры в статистике.

Сегодня после осмотра и очередных принятых родов Йен рассказал мне о случае, который приключился в госпитале ночью. Умерла жена одного зажиточного купца, роды у которой принимал Ойзенберг. Выжил, к счастью, хотя бы малыш, но убитый горем муж несчастной едва не устроил погром, он грозился убить лекаря и кричал так, что это слышали все. У Ойзенберга не получилось замять скандал и скинуть свою вину на божественную волю. Только он один, кажется, не замечал, что его репутация гибнет с каждым днём.

— Вы бы слышали, как он ругался на женщину, которая никак не могла разродиться, — говорил мне Йен. — Давил со всей силы на живот. Когда у неё началось сильное кровотечение, кто-то предложил послать за вами, но Ойзенберг запретил. Сказал, что сам справится.

— В следующий раз не надо его слушать, просто зовите меня и всё, — сказала я, злясь на этого упрямого барана. — Я бы попыталась помочь магией, если бы успела.

Йен печально качнул головой.

— Не успели бы. Когда ребёнок родился, женщина истекла кровью за считанные минуты.

Я всё чётче понимала, что надо продолжать обучать молодых лекарей немагическим методикам родовспоможения, потому что используемые ими далеко несовершенны. Особенно если роды сложные. И сколько должно пройти десятилетий, чтобы их уровень сравнялся с уровнем медицины из нашего мира? Вот именно. Лет сто.

Ещё я сделала в голове пометку: заказать у артефакторов средства связи типа моей броши или кольца Норвина, чтобы я могла примчаться на помощь по первому сигналу.

И, как все мечтатели, представляла, что со временем Левилльская школа обретёт известность, сюда поедут молодые лекари и полные энтузиазма маги-целители. Вот только как буду объяснять, откуда мне известны методики лечения, я не знала. Пока удавалось всё скидывать на “столичное образование”.

Уже вечерело, когда я вышла во двор госпиталя и вдруг увидела бегущего навстречу взволнованного нейта Кертиса. Он только в прошлом году закончил обучение и занимался хирургией.

— Нейра Эллен! — окликнул он меня. — Задержитесь, будьте так добры!

— Что случилось?

Молодой лекарь остановился возле меня и стал сбивчиво объяснять:

— Не уходите, подождите… Сейчас никого не найти, нейт Лейн отбыл по делам, нейта Брайтена и Ойзенберга вызвали к роженицам в деревню, остальные, кто смыслит в акушерстве, разошлись по домам… — в глазах Кертиса читалась паника. — …а там муж привёз жену, она вот-вот родит, у неё такой огромный живот, наверное, двойня! А я не могу… я не умею!

И посмотрел на меня умоляющим взглядом.

— Тихо-тихо, без паники, — успокоила я его, чувствуя, как мои планы на вечер летят в тартарары. — Сейчас посмотрим, в чём там дело.

Пришлось быстро возвращаться в отделение. Рожали здесь же, в общем зале, и роженицу отгораживали от остальных женщин лишь хлипкой ширмочкой. На койке уже лежала прибывшая — молодая женщина со светлыми волосами и недоверием в глазах. Увидев меня, она приподнялась на локтях:

— А это вы, да? Мне про вас говорили, муж настоял, чтобы я поехала в госпиталь рожать к вам. Мне сказали, что вы магичка и всех спасаете!

— Тише, милая, тише. Я целительница, нейра Эллен. Как тебя зовут?

— Мари… — процедила она и согнулась от болезненной схватки, сковавшей живот.

Я быстро задала стандартные вопросы, пощупала пульс и попросила оголить живот. Роженица была очень нервной, дёргалась от каждого прикосновения и постоянно спрашивала, не умрёт ли она.

— И пусть он уйдёт, пожалуйста! — сказала она, увидев нейта Кертиса. Тот со скорбным видом выглядывал из-за ширмы. — Лучше бы муж раскошелился и позвал вас к нам домой!

— Здесь будем только мы. Представь, что ты дома.

Я исполнила просьбу женщины, попросив Кертиса удалиться. Ни к чему было ещё больше её нервировать.

— У-у-у… — Мари взвыла и перекатилась на бок.

Я сразу поняла, что у неё, и правда, два ребёнка. Но второй плод лежал сзади и я не могла точно определить его положение.

— Мы справимся, и у тебя будет двое прекрасных деток… — приговаривала я, активируя магическое зрение.

Так, две разные плаценты, значит, это двойняшки или разнояйцевые близнецы. Но то, что я увидела дальше, заставило напрячься. Мари сразу уловила изменения на моём лице. Надо было лучше следить за эмоциями, но сегодня я слишком вымоталась и забылась на пару секунд.

— Эл, чего там? — спросил мой верный фамильяр.

— Двойня, но они лежат неудачно. Будет сложно.

В прошлой своей жизни я чаще предпочитала делать кесарево, чем пускать таких женщин в естественные роды. Всё-таки риск осложнений выше при многоплодной беременности, чем при одноплодной. Поэтому врачебное сообщество называло многоплодные беременности патологическими независимо от их течения, хотя я была с этим не совсем согласна.

Самым благоприятным предлежанием считалось положение первого близнеца вниз головой, а второго — вниз попой. У моей роженицы как раз наоборот. Ребёнок Мари, который должен появиться на свет первым, был в тазовом предлежании. Тот, что пойдёт за ним следом — вниз головой. При этом есть риск очень опасного и редкого осложнения — коллизии близнецов.

При нём голова второго ребёнка преждевременно опускается в малый таз, вклиниваясь между телом и головкой первого. Плоды сцепляются подбородками, роды останавливаются, и завершить их естественным путём невозможно. Если промедлить и не сделать кесарево при первых признаках, исход печален.

Слава Богу, я с этим никогда не сталкивалась, но заведующая кафедрой рассказывала о таком случае. Криворукий врач понадеялся на авось, в итоге первый близнец погиб, а второго и мать едва удалось спасти. Я запомнила этот пример на всю жизнь как один из самых страшных.

— Дорогая моя, — начала так, чтобы не напугать Мари ещё сильнее, — твои малыши лежат не совсем правильно. Чтобы помочь тебе их родить, будет лучше провести операцию. Это не страшно, я использую магию, и ты ничего не почувствуешь.

Глаза Мари расширились, и она подозрительно спросила:

— А операция — это что? Вы хотите разрезать мне живот?

Я кивнула.

— Нет… — она побелела лицом. — Нет-нет! Мне сказали, что вы можете магией… не надо меня разрезать! Я не дам!

— Это для твоего же блага…

Я попыталась её уговорить, но Мари пронзительно закричала:

— Я думала, что вы можете магией, что вы волшебница, а вы ничего не можете, только резать! Не трогайте меня, я иду домой! — несмотря на огромный живот, она резво вскочила с постели, оттолкнув меня.