К счастью, Евгении еще не ушел. Он собирался на работу итоптался в прихожей.

— Женька, — завопила я, — срочно вези меня к Марусе!

— Это еще зачем? — удивился он.

— Пока не знаю, но думаю, что ее уже нешуточно убивают.

— Неужели Ваня вернулся! — обрадовалась баба Рая, хроническиподслушивающая наши разговоры.

До Маруси мы добрались на удивление быстро. Евгений, узнав,что Марусе грозит опасность, устроил настоящие гонки.

Более того, Евгений не только подвез меня к дом;

Маруси, но и поднялся в ее квартиру со мной, нервничаяневероятно. Вот, оказывается, как она ему дорога.

Кто бы мог подумать. Я даже заревновала.

Впрочем, увидев Марусю в добром здравии, Евгений зло сплюнули заорал:

— Бляха-муха, вы тут балуетесь, а я на работу опоздал.

И с нервным топотом удалился. Я же ворвалась в Марусинуквартиру и, как ищейка, засновала по комнатам.

— Что случилось? — не переставая, кричала я.

Маруся была в страшном волнении и ничего не могла ответить,а только бегала за мной, прижимая руки к сердцу. Таким образом мы забежали вспальню.

Первое, что бросилось мне в глаза: на стене не было картины.Не было ее и на полу.

— Маруся, — поразилась я, — а где же картина?

— Разбилась, — скорбно сообщила Маруся.

— Как разбилась? Ты же ее сняла.

— Я сняла, а кто-то повесил.

Нетрудно представить мое изумление.

— Как это — повесил? — закричала я. — Когда?

— Видимо, когда я прямо вся разговаривала с тобой потелефону. Когда ты позвонила, картина стояла возле кровати. Я ее к стенкепоставила.

— А почему ты так кричала?

Маруся выразительно закатила глаза и опять схватилась засердце.

— А что мне оставалось делать? — рыдающим голосом вопросилаона. — Эти пули, эти стрелы! Нервы сдают прямо все. Я вся спокойненькоразговариваю с тобой по телефону, и вдруг раздается страшный грохот. Конечноже, я прямо вся испугалась. Я подумала, что это уже пришли меня всю убивать.

И на это были у Маруси причины, ведь кто-то же проник в ееквартиру, не сама же картина застрелилась. Впрочем, будь я картиной, именно таки поступила бы, до того ужасна шляпка, а может, чепчик, не говоря уж о самойМарусе — нет, нельзя ей худеть.

Природа знает, что делает.

— Ты с какого телефона звонила мне? — деловито осведомиласья.

— Старушка, мне звонила ты, — напомнила Маруся. — А язавтракала на кухне.

— Точно, на этот раз звонила я. Раз ты была на кухне,следовательно, пока мы с тобой разговаривали, любой мог зайти в спальню иповесить на стену картину, а заодно и подпилить веревку.

— Не любой, а только тот, у кого есть ключи, — резоннозаметила Маруся.

— А у кого могли быть твои ключи?

Маруся задумалась.

— Вообще-то, кроме Вани, я ключей никому не давала, — с огромнымсожалением сообщила она.

— Еще дашь, не переживай, какие твои годы, будет и на твоейулице праздник, — приободрила я Марусю. — Кстати, у Вани ты отобрала ключи?

— Он сам их оставил.

— Значит, теперь ключи есть только у тебя, но есливспомнить, как ты с ними обращаешься, то легко можно предположить, что твоиключи могут быть у любого, кто проявит к ним интерес.

И тут я вспомнила про Пупса. Ведь картина упала сразу жепосле того, как Маруся, напоив Пупса, выпроводила его из квартиры.

— А Пупс мог твой портрет обратно на стену повесить? —спросила я.

— Нет, не мог, — возразила Маруся.

— Почему? Вспомни, как он вошел, куда направился, где ты вэто время была, не выпускала ли ты его из поля зрения?

— Нет, портрэт повесить он не мог, — уверенно заявила Марусяи после секундного размышления с большими сомнениями добавила:

— Или мог?..

— Так мог или не мог? — с трудом сдерживая раздражение,спросила я.

Маруся глубоко задумалась и, рубанув рукой воздух, отрезала:

— Мог. Когда Пупс пришел и попросил выпить, я не сталаприглашать его на кухню.

— Почему?

— Я же разговаривала с тобой и прямо вся хотела поскорей отнего отвязаться, а он в ботинках, пока снимет их, пока развяжет шнурки… Вобщем, приказала ему ждать, а сама отправилась на кухню, ну, накапать стограммов.

— И пока ты капала, он все это время был в прихожей? —мгновенно выстраивая гипотезу, спросила я.

— Конечно.

— Следовательно, мог спокойно зайти в спальню и повеситькартину?

— Мог, — заверила Маруся, — конечно, мог. Я на кухне быладостаточно долго: пока водку нашла, пока бутылку открыла, пока стакан из шкафадостала… Все это время Пупс был в прихожей. Портрэт он повесить мог, но зачемему это?

Я отмахнулась:

— В последнее время он сам не свой. Всему поверю, что бы пронего ни рассказали. Похоже, чудачества становятся нормой его жизни.

— Бедный Пупс, — посочувствовала Маруся. — Неужели тыдумаешь, что шляпку прострелил он? Знаешь, у него так дрожали руки… Нет, он быв портрэт не попал, даже если бы стрелял в упор.

— Дай-ка мне свои ключи, — приказала я, — а сама отправляйсяна кухню, возьми телефон и позвони кому-нибудь.

— Кому?

Я рассердилась:

— Господи, что за вопрос, уже не знаешь, кому позвонить?Несчастная, каждый второй в городе твой знакомый. Скоро памятники с тобойсплетничать будут. Позвони Юле или Розе.

Маруся отправилась на кухню, а я вышла из ее квартиры,демонстративно захлопнув за собой дверь.

Выждав несколько минут, я осторожно вставила ключ в замочнуюскважину, повернула его и осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыла дверь.

В уши мне ударил громкий голос Маруси, доносящийся из кухни.Очень выразительно она делилась с кем-то своим горем, расписывая в краскахдостоинства упавшего портрета и преувеличивая тяжесть утраты.

— Я прямо вся упала со стены, с рамкой и шляпкой.

Рамка раскололась, а шляпка слетела, — ревущим голосомсообщала Маруся.