— А как же быть с Марианной Максимовной? — спросил он.

— Вы же ее не обнадеживали, надеюсь?

— Нет, но…

Я с трудом сдержал улыбку. До появления фильма «Покровские ворота» оставалось еще лет шесть, поэтому сосед мой не мог знать, что диалог наш напоминает разговор Костика Ромина и Льва Евгеньевича Хоботова. Однако Телепнев уловил в моих глазах, как ему почудилось, насмешку в свой адрес, и потому насупился.

— Не сердитесь, Савелий Викторович, — поспешно проговорил я. — Вспомнилась всякая ерунда… Дерзайте. И ни на кого не оглядывайтесь.

— Вы полагаете, Тёма?

— Уверен!

— Спасибо! — с явным облегчением выдохнул тот. — А то ведь я думал…

Он замялся.

— Что вы думали? — спросил я. — Ну, смелее, Савелий Викторович!

— Ну-у… Вы молоды, а девушка хорошенькая…

— Забудьте! — отмахнулся я. — Юные девицы не в моем вкусе… Мне нравятся женщины постарше, — Это было не совсем так, но я решил поддержать человека. — И потом, мы же родственники с Надей, пусть и не кровные.

— Простите…

На этом наш разговор и закончился. Телепневу завтра было на работу, и мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я совершил вечерние гигиенические процедуры, на этот раз заметив новую зубную щетку, мыло, какие-то бутылочки и баночки — прежде их не было. Я не знал, когда Наденька Федорова вернулась в нашу квартиру — вчера или сегодня — но она, видимо, нисколько не сомневалась в том, что ее примут. Ладно — я, но и мои соседи — тоже. Весьма, однако, самоуверенная девица.

Самоуверенная девица была уже в моей комнате. Сидела скромно на стульчике, положив руки на колени. Я сел напротив. Прежде, чем решать, кто из нас и где будет спать, надо было выяснить ее нынешний, как будут говорить в будущем, статус.

— Так что с тобой случилось? — спросил я. — Только рассказывай спокойно, без слез.

Невзирая на мое предупреждение, она потупилась и прошептала:

— Меня… — всхлипнула, — отчислили из академии…

— Почему? Сессию не сдала?

— Д-да…

— И что же, никому из своих не сообщила?

— Д-да…

— Восстановиться можно?

— М-можно, но только на следующий учебный год, и то если я сдам все экзамены.

Она грустно вздохнула, намекая, как это будет нелегко и нескоро.

— Следовательно, стипендии у тебя больше нет.

Она помотала косичками. Однако с этим надо было что-то делать.

— Надя, — сказал я. — Ты человек взрослый, поэтому я тебе и скажу как взрослой. С завода я уволился. Завтра пойду устраиваться в редакцию. Какая-то зарплата у меня будет, но не слишком высокая. Когда меня начнут публиковать, одному богу известно, так что тебе придется устроиться на работу. И придется сочетать ее с подготовкой к восстановлению в ВУЗ.

Я со значением посмотрел на нее. Кажется, такого моя родственница не ожидала, но и не согласиться не могла.

— Да, Тёма, я понимаю, — только ответила она.

— Вот и хорошо, — кивнул я, наивно полагая, что с самым сложным уже покончено. — Теперь — о бытовых вопросах. У меня две комнаты, ты знаешь, но после гибели родителей я живу только в этой. В их комнате я даже пыль не протирал…

Я немного помолчал. Надо признать, вся ситуация здорово действовала мне на нервы, и еще не растворившийся в крови адреналин снова вздыбился, поднимая на поверхность мою печаль и горечь.

— Думаю, ты понимаешь — почему?..

Надя снова только кивнула, а я продолжал:

— Теперь, когда ситуация изменилась, мы откроем вторую комнату, и в ней будешь жить ты… Видимо, это неизбежно. Наверное, какие-то вещи мы соберем и спрячем, чтобы не касаться… В остальном, ты сможешь обустроить ее под свои нужды.

— Спасибо, Тёма! — сказала она.

— Ну этим мы займемся завтра! — проговорил я. — А пока ты ложись на диван, а я вытащу раскладушку.

И тут Наденька меня огорошила:

— А разве мы не можем лечь вместе?

Глава 13

— То есть, как это — вместе? — опешил я.

— Ну-у… диван разложим и ляжем, — самым невинным тоном объяснила она.

Блин! Сейчас семьдесят пятый год. Некоторые фразы могут звучать совсем с другим смыслом для современного человека, несколько испорченного вседозволенностью телевидения, интернета и прочей ютубной шелухи.

Мне сразу вспомнился концептуальный анекдот из одного предложения: «Мальчик в клубе склеил модель».

Самая соль в том, что со времен Союза в этой фразе изменилось значение буквально всех четырех слов.

Но дабы не поддаваться искушению и не испытывать свою «родственницу», я замотал головой:

— Прости, но я люблю спать один и вообще храплю…

Надя кивнула. Я вытащил из-за шкафа раскладушку и принялся устраивать себе постель. Родственница усвистала в ванную. Я вынул из шкафа толстое верблюжье одеяло, чтобы расстелить его поверх раскладушки, но передумал. Из щелей в старых деревянных рамах поддувало, и я решил, что будет лучше, если Наденька укроется им, а мне, в качестве подстилки, сгодится и старый походный спальник.

Положив одеяло на диван, я быстренько устроил себе гнездышко и завалился спать. Уснул быстро, даже не услышав, как кузина вернулась из ванной. Проснулся не рано. И долго еще лежал, нежась под одеялом, которое оказалось теплее, чем я думал. Пощупав его руками, я удивился тому, что его гладкая поверхность стала ворсистой. А открыв глаза, убедился, что поверх своего ватного одеяла я накрыт еще и верблюжьим. Наденька позаботилась. Ну и ладно…

Самой родственницы в комнате не было. И вообще — в квартире царила тишина. Не удивительно, ведь рабочий день. Правда, Наденьке-то идти некуда, но мало ли по каким делам она ушла, может, как раз на работу устраиваться?

Лично мне можно было никуда не торопиться. Я вылез из-под одеяла, отыскал свои тапочки, прошлепал к туалету, а потом дернул на себя дверь соседнего помещения. И обомлел. В нашей старой, чугунной, крашенной и перекрашенной ванной стояла, облепленная мыльной пеной, обнаженная девушка.

Мне хватило и секунды, чтобы увидеть все, вплоть до темного треугольника в низу живота. Извинившись, я захлопнул дверь, но забыть увиденное уже не мог. Конечно — это была кузина. Я не обратил внимания на шум воды, когда пребывал в сортире. Почему-то был уверен, что она ушла.

Интересно, а Наденька заметила, что я на нее пялюсь?.. Блин, конечно же, заметила!..