От всего сердца я врезал ему ещё раз. “Брат” завизжал и из-зо всех сил толкнул меня в грудь. Ых! Не удержавшись, я отшатнулся назад и влетел спиной в рамку портала.

* * *

Стоило мне вывалиться из портала и упасть на спину, как светящаяся арка погасла и с громким хлопком исчезла. Вокруг меня сомкнулась непроглядная темнота, а в спину врезались острые камни. Ну, замечательно!

— Ваня, ты не ушибся?

Над ухом прозвучал голос Дитя Тьмы.

— Нет, — соврал я, — а с тобой всё в порядке?

— Ага. Ты вставать будешь, или мы отдыхаем?

Для начала я сел. Ощупал руками вокруг — камни, холодные и липкие от влаги. Непонятно. Второй раз за день я без запинки вспомнил нужное заклинание и зажёг светлячок над головой. Мрак отступил и стало видно сырые стены, каменный пол, низкие сводчатые потолки.

— Дитя? А ты где?

Неохотно, поджав губы, девочка вышла из темноты.

— Здесь я.

— Давай-ка выбираться отсюда, пока нас не сцапали.

Дитя по-взрослому хмыкнула: вроде как, если и сцапают, то исключительно меня.

— Ещё бы понять, — я не стал обращать внимание на хмыки, — где мы оказались.

— А чего узнавать? И так понятно: в подвале под монастырём Ночных Братьев. Ящерицами пахнет, чувствуешь?

— Угу, — я ещё раз осмотрелся, — пованивает чем-то. Ты, случаем, не можешь нас отсюда телепортировать обратно?

Дитя покачала головой:

— Неа.

— Тогда пойдём пешком.

Где выход, мы даже примерно не представляли. Сплошные коридоры, повороты и комнаты. Лабиринт у них здесь что ли? Причём совершенно пустой — голые стены, и всё.

— Т-с-с-с!

Дитя дёрнула меня за рукав и зашептала:

— Тихо, идёт кто-то.

Лично я ничего слышал, но доверился девочке. Не говоря ни слова, мы отошли к стене, погасили светлячок и спрятались в стенной нише.

Минуты капали, но ничего не происходило. Я уж думал спросить у Дитя, не ошиблась ли она, как услышал шаркающие шаги. А следом и голос, бубнящий сам себе:

—…Вот как трактат переписывать, так “Буба садись, у тебя самый хороший почерк” и мучаешься потом всю ночь. А как в город за покупками, так “Буба тяжести плохо носит, в прошлый раз петрушку вялую купил”. Несправедливо! Я тоже в город хочу, между прочим. Почему я должен безвылазно в четырёх стенах сидеть? Вот возьму и чернила ему в постель налью, пусть отмывается. И булочки у него сожру, чтобы голодный ходил. Пусть тогда придёт ко мне: “Ой, Буба, а есть у тебя чего-нибудь пожевать?”. А я ему такой: “Нет, нету”. И пусть ходит голодный. Пусть во время ритуалов у него в животе урчит. Настоятель не любит такого, сразу ему посохом по голове ка-а-а-ак даст больно!

Мимо нашего убежища прошаркал худой ящер, подсвечивая себе дорогу факелом. Тощая чешуйчатая шея торчала из рясы, а за владельцем волочился мясистый хвост. Я оценил комплекцию и маленький рост монаха, дождался, пока он пройдёт мимо, и выскочил из засады. Ап! Приставив ему к горлу меч я гаркнул прямо в ухо:

— Сдавайся, нелюдь!

В ответ ящер даже не дёрнулся и тонко запричитал.

— Ай, ай не надо меня бить, светлые демоны! Невиноватый я! Она сама прилетела!

— Кто?

— Бабочка! Честное слово, я не хотел её есть. Сама в пасть залетела, когда я зевал. Только рот закрыл, а она хрусть, и всё. Я даже проглотил автоматически. Не надо меня убивать!

— Выведешь нас наружу — оставим в живых.

Он снова заныл.

— Зачем вам наружу? Там ничего интересного, ночь вокруг. А меня ругать будут, если…

— Жить хочешь? — я чуть шевельнул мечом.

— Хочу, — понуро кивнул ящер, — сейчас выведу.

Дитя потыкала ящера пальцем и хихикнула. Он опустил взгляд, пару секунд разглядывал девочку и вдруг бухнулся на колени.

— Пожалуйста, не отдавайте меня ей! Честное темнейшее слово, я всё, что хотите, сделаю! И выведу, и в сокровищницу отведу, и горшок настоятеля вынесу, только пусть она отойдёт!

— Ты чего? Это же просто девочка!

Ящер посмотрел на меня круглыми от ужаса глазами.

— Это же одна из дочек Тьмы! Вы что, не знаете, что они могут сделать? Да к ним даже на милю приближаться опасно! Если…

Дитя нахмурилась и ткнула его кулачком под рёбра.

— Замолкни, рептилия.

— Молчу-молчу, моя госпожа.

Изогнувшись, ящер попытался чмокнуть руку девочки, но та отдёрнула руку.

— Давай, — я легонько пнул его ногой, — выводи нас быстро.

— Уже-уже.

Он вскочил, поднял упавший факел и мелко засеменил вперёд.

— Не отставайте, пожалуйста.

Путешествие через лабиринт коридоров заняло минут двадцать. И всё это время, пока мы шли, ящер громко бубнил себе под нос и жаловался на жизнь.

— Вот каждый раз такое. Как что, сразу Буба. Полы мыть — Буба, книги переписывать — Буба, похлёбку варить — опять Буба. Демонов из подземелья — снова я. Вот как жить-то? И никто не придёт, не скажет: держи милый Буба золота, купи себе что хочешь. Нет, все только и требуют: Буба то, Буба это. А меня никто не спрашивает, может я и не хочу. Ну и что, что я мелким уродился. Может, это Тьма меня в макушку поцеловала? Хотя нет, тех, кого она чмокнула, те настоятелями становятся. Ну и что теперь делать? Вот выведу я демонов, а дальше? Опять меня спросят: зачем ты, Буба, это сделал? И ругать будут, сладкого лишат на неделю. А мне что, умирать надо было? Так они бы сами вышли, к утру…

— Слушай, — перебил я его, устав слушать жалобы, — зачем ты вообще пошёл в эти Ночные Братья, если тебе так не нравится?

— А куда? — удивился он, — нас, ящеров, нигде не любят. Гномы не любят, люди терпеть не могут, эльфы совсем не любят. Даже тролли, и те гнилыми помидорами кидаются. Гоблины даже кушать не могут, так от нас им плохо. А в монастыре тепло, еда семь раз в день, на выходных танцы. Ну и в городе все уважают, если по делам идёшь. Только выпускают не всех. Меня вот уже три недели не пускают. Говорят, я петрушку вялую купил. А другой не было! Между прочим, если бы я её не принёс, повар бы ругался, что без неё суп не приготовить.

Он снова принялся многословно жаловаться на нелёгкую судьбу.

— Дружище, — я хлопнул его по плечу, — будь добр, замолчи. Сил нет слушать твоё нытьё.

— Вот все так говорят, — вздохнул ящер, — Буба замолчи, Буба не канючь, Буба не нуди. Хоть бы раз кто выслушал. Вы же демон, вы должны любить такое, нет? Я слышал, демоны любят, когда страдают. А я страдаю прямо очень-очень сильно… Кстати, мы пришли.

Он распахнул дверь и выпустил нас на монастырский двор.