когда заметил, в каком состоянии находится помещение. Хетти в это время разливала подогретое ароматное рагу по трем стоявшим на столе тарелкам. Основной беспорядок она уже ликвидировала и переоделась в чистые рубашку и джинсы. Седые волосы были стянуты на затылке в пучок, еще не просохший после того, как она торопливо вычищала из волос липкую смесь яиц и штукатурки.

– Хетти, разрази меня гром… – сказал Джонни. – Что здесь произошло? Бойлер, что ли, рванул?

У него расширились глаза, когда он увидел крышку помойного котла, угнездившуюся в стене над печкой. Затем его взгляд переместился на разбитое окно.

– Небольшая авария, – как бы невзначай пояснила Хетти, ставя на стол последние тарелки. – Расскажу за едой. Иди мой руки и зови Барни. Сегодня вставишь новое стекло и вытащишь из стенки эту треклятую крышку.

Заинтригованный и недоумевающий, Джонни вымыл руки в кухонной мойке и подошел к двери крикнуть Барни. Тот в дальнем конце двора отпускал стопор ветряка. На глазах у Джонни, наблюдавшего за происходящим с крыльца, под тяжестью помойного котла лопасть громадного ветряка медленно повернулась вниз, чугунный горшок соскользнул и с оглушительным грохотом упал на утоптанную землю.

– Вот ведь! – проговорил еще более удивленный Джонни. – Эй, Барни, обедать пора. Пошли в дом.

Барни доковылял до кухни и вымыл руки. Все сели за стол.

– Так, рассказывайте, чем вы тут оба занимались? – спросил Джонни, как только все набросились на полные тарелки.

Успевая жевать, двое старших изложили ему утренние злоключения. Чем дальше шел рассказ, тем причудливее становился.

Джонни был при «Сёркл-Т» с десяти лет. Именно тогда в Карсон-Сити Хетти вырвала его из рук полицейского, который уже волок в участок немытого подростка в лохмотьях, стащившего из магазина коробку печенья. Мать Джонни умерла, а отец, когда-то лучший механик в городе, стал лучшим в городе пьяницей.

Когда отец отсыпался – либо в лачуге на окраине города, где они жили, либо в местном вытрезвителе, – Джонни срывался с катушек.

Хетти взяла мальчика на ранчо по двум причинам. Прежде всего, заполнить ноющую пустоту в сердце, образовавшуюся после смерти Большого Джима Томпсона, которому за год до того раздавило грудную клетку при аварии трактора. Вторая причина – тщательно скрываемая досада, что у нее не было детей. На грубоватом морщинистом лице Хетти никогда не отражалось одиночество или сердечная мука. И вся таившаяся в глубине теплота и любовь достались пугливому, но задиристому сорванцу. Только привязанности своей она особо проявляться не позволяла, покуда Джонни не стал частью ее жизни. Зимой через год после их встречи отец Джонни умер от пневмонии, заработанной, когда он всю ночь провалялся пьяным в метель в холодной хибаре. Безо всяких юридических формальностей округ стал автоматически считать, что Джонни – сынишка Хетти.

Она давала ему подзатыльники и утешала, пока он был нескладным подростком, протащила его через старшую школу, а потом, когда ему исполнилось восемнадцать, отправила в университет Калифорнии в Дейвис изучить все, что ученые мужи и Департамент сельского хозяйства Соединенных Штатов могли рассказать о разведении скота и управлении фермой.

Когда Хетти и Барни закончили повествование, на лице Джонни было написано откровенное недоумение.

– Если бы я вас обоих так хорошо не знал, то сказал бы, что вы тут на пару высосали бутылку бурбона, пока меня не было. Я хочу это увидеть.

Они закончили обед и, когда Хетти составила тарелки в раковину, все вместе выдвинулись на крыльцо, где теперь уже Джонни исследовал молоко. Снова на безопасном открытом пространстве двора сложили костерок, и снова несколько капель жидкости произвели тот же феерический взрывной эффект.

– Вот-те на! – воскликнул Джонни. – Четырехсотоктановая корова гернзейской породы!

Он затоптал огонь, отнес ведро в сарай, поставил на верстак и набрал инструментов, чтобы отремонтировать развороченную взрывом кухню. Когда он уже уходил, его взгляд упал на «молоко», он сгрузил инструменты на верстак и поискал под ним пустую пятигаллоновую канистру для бензина. Перелив в нее оставшуюся жидкость и завинтив крышку, он взял инструменты, прихватил с полки целое оконное стекло и направился к дому.

Хетти вошла на кухню и застала его внимательно рассматривающим застрявшую в стене крышку.

– Ты пока справишься – еще хуже намусоришь, – заметила она, – так что закончи сперва, а я потом все сразу уберу. Все равно еще других дел полно.

Она напялила на голову старую мужскую фетровую шляпу и вышла во двор. Барни выгружал из кузова последние порции припасов, привезенных Джонни из Карсона. Хетти ладонью прикрыла глаза от металлического сверкания полуденного солнца.

– Барни, очень сухо становится. Забрось в пикап соляных брикетов, я их отвезу на южное пастбище да посмотрю, не надо ли включить насосы. И ветряк почини, вдруг ближе к вечеру хоть немного подует. Но в любом случае погоняй насос часок – воды в цистерну налить. Я только по пастбищу проедусь и обратно. Хочу посмотреть, как там ангус-однолетка, которого я на буженину выбрала.

Несколько минут спустя пикап Хетти исчез в клубах желтой пыли. Барни дошел до прохладной насосной у подножия внушительного ветряка. Электромотор, питавшийся либо от линии электропередачи, либо постоянным током от аккумуляторных батарей, смотрелся в маленьком сарайчике настоящим монстром. Слева от него стоял небольшой бензогенератор – резервный источник питания на случай, если нет ни ветра, ни электричества, а это частенько случалось зимой, когда обрывало провода.

Барни дернул за рубильник на корпусе электромонстра. Ничего не произошло. Он потянулся к выключателю проверить, горит ли единственная лампочка, свисающая на проводе с потолка. Тоже глухо. Неразборчиво бормоча, он переключил двигатель на питание от постоянного тока и попытался запустить помпу от аккумуляторов. Мотор заверещал, а потом тихонько завыл, но стоило Барни подключить муфту, как мотор встал и дальше лишь слабо гудел. Тогда Барни открыл распределительный щит.

Когда Барни приковылял на кухню, Джонни уже освободил крышку и выбивал из рамы куски разбитого стекла, чтобы вставить новое.

– Джонни, этот горшок проводку к насосной разнес, когда отправился летать, – сказал он. – Миз Томпсон хочет воды накачать, а тут еще и аккумулятор сел. Можешь проводку сейчас починить?

Джонни остановился и окинул взглядом помещение.

– Я тут еще час проработаю, чтобы Хетти могла прибраться, когда вернется. Давай, ты пока заводи бензогенератор, а я, как здесь разберусь, приду починить проводку, – сказал он.

– Окей, – кивнул Барни и повернулся было уходить. – А! Забыл тебя спросить. Миз Томпсон тебе про яйцо говорила?

– Какое яйцо?

– Золотое.

– А как же, – Джонни ухмыльнулся, – и гусыню я видел, которая его снесла. А ты – Джек, а ветряк – твой бобовый стебель. Иди лезь на него, Барни, и завязывай со сказками.

– Да не-е, Джонни, – запротестовал Барни, – кроме шуток. Утром миз Томпсон вытащила из-под куриц золотое яйцо. Ну, по крайней мере, оно такое, как будто золотое, но она говорит, не. Да вон, сам погляди!

Он залез в