и пойдут потери. Кирилл вдруг остро пожалел, что послал Деревянко в засаду. Какое он имел право! Ему стало страшно за Саню до тошноты: спас для того, чтобы погубить! «Дурак, кретин, сраный самодеятельный командир, что я натворил?!»

Но «приказ» не отменишь, Сидорский собрал мысли в кучу. Время работало против немца. И только лес мог его спасти, пока брошенная на проческу пехота не сомкнет колечко…

А Сане вдруг нестерпимо захотелось жить. Вряд ли судьба расщедрится и всего за один час второй раз подарит ему жизнь. Жуткие, с черно-зеленой раскраской лиц, в камуфляже, они появились, как сама смерть. И Сидорский уже не спасет. А в поединке механику-водителю с профессионалом-диверсантом шансов нет… И в своей спасительной ложбинке Саня стал тихо, как крот, зарываться в кучу листьев, которые сюда занесло ветром. Это получилось, и даже самое сложное – закрыть голову. Тут пригодилась и ветка ели, лежавшая рядом. И благодаря ей Саня даже получил возможность вести наблюдение, а не просто лежать, как спиленное дерево.

Врага Деревянко не сразу и заметил: он не то что вырос из-под земли, а просто отделился как естественная ее часть, приобретя свойство передвигаться. Если немец залегал, то снова превращался в лиственный покров. Он шел быстрыми перебежками, пригибаясь и совершенно беззвучно, как призрак. Диверсант номер два шел прямо на Деревянко. «Если дрогнет рука и промахнусь, или заклинит, то капец», – отрешенно, как о ком-то чужом, не о себе, подумал Саня.

Вдруг немец остановился, опустился на колено, пригнулся, превратившись в бугорок, прислушался и огляделся по сторонам. У Сани бешено колотилось сердце, не хватало воздуха, вдруг мучительно захотелось глубоко вздохнуть. Он скользнул взглядом по ложбинке, чуть задержавшись на ветке. Нет, конечно, с двадцати метров его противник не смог бы разглядеть узкую щелочку. Но Саня инстинктивно прищурил глаза. Шевельнись он, чтобы только поднять ствол, чуткий, с реакцией кобры профессионал короткой очередью так бы оставил его лежать присыпанным листочками.

Немец ушел резко в сторону; еще несколько секунд – и будет поздно, промахнешься – уйдет, исчезнет бесследно, как и появился.

Деревянко затаил дыхание, прицелился и нажал на спусковой крючок. За мгновение до этого немец все же услышал шорох и резко повернулся, поэтому часть пуль попали ему в спину, а остальные – в грудь. Он рухнул подкошенно, а Саня все продолжал стрелять, пока не выпустил весь магазин.

– Саня, Деревянко! Саня!!! – вдруг на весь лес раздался истошный крик Сидорского. Он орал так жутко, что гвардейский механик-водитель подумал, что случилась большая беда, ранило в живот или того хуже.

– Да тут я! Иду…

А вот и сам запыхавшийся Сидорский появился из-за деревьев.

– Живой! Слава богу! А где второй?

– Там валяется, – небрежно, хоть самого и трясло, ответил Санька.

– Ну, ты просто, ну, молодец, ну, Санька…

Он вдруг порывисто обнял Деревянко, приподнял над землей и тряхнул, через край переполненный чувствами.

– Да пусти же, – вырвался Санька. – К чему эти телячьи нежности!

Сидорский вздохнул:

– Да я просто рад, Санек! Знаешь, пожалел очень, что сгоряча отправил тебя… Страшно стало. Ну, пошли, показывай свой трофей.

Сидорский перевернул на спину убитого разведчика, расстегнул ворот маскировочного камуфляжа. Под ним увидели петлицы с серой полосой в центре и двумя зелеными строчками.

– Это горные егеря, – со знанием дела заметил Киря. – Серьезный противник…Муху убивают на лету.

– А я не муха!

– Ну, рассказывай, как ты его завалил?

– Очень просто. – Деревянко показал рукой на ложбинку. – Здесь залег, зарылся в листья, ветку сверху. Мне просто повезло, что он прямо на меня вышел…

– Надо же, колхозный тракторист обхитрил горного егеря! Уважаю!

Хмурая тень прошла по лицу Саньки, он еще не отошел от пережитого:

– А ты ведь, Кирилл, мне жизнь спас… А для меня плен – это хуже смерти. И если б попал, все что угодно сделал, чтоб найти смерть, под гусеницы бы бросился.

Киря обнял за плечо Саньку:

– Ладно, пойдем, отчаянный. Но сначала надо сделать нехирургическое вмешательство.

Он достал из голенища свой нож, подошел к трупу, расстегнул шире ворот камуфляжной куртки и эффектно занес его над горлом мертвеца.

– Ты чего делаешь?! – вытаращил глаза Санька.

– Да голову надо отрезать в качестве доказательства. Не тащить же целиком этого борова. Так положено… Хочешь, ты отрежь!

Он протянул нож.

– Я еще не совсем свихнулся… Да ты врешь, наверное…

– Привираю, но слегка. Это допускается, – деловито ответил Киря, ловко отрезал егерские петлицы от мундира и снял с шеи овальный цинковый жетон.

Деревянко подобрал автомат, и они вернулись к поляне, где закончил свою жизнь первый егерь. Кирилл протянул нож Саньке, он понял и сделал то же самое: отрезал петлицы и снял медальон.

– Гут, – сказал Киря. – Вот теперь можно идти докладывать и опять придумывать, какого лешего ты делал в лесу.

Cаня подобрал свой вещмешок и спохватился:

– Я ведь желуди не собрал!

И тут же бросился собирать под дубом в изобилии лежавшие на листве плоды.

– Чудак-человек, у него смерть рядом прошла, а он желуди собирает, – усмехнулся Сидорский и уже собирался взять за шкирку Санька, но опустил руку. Было поздно…

Вся первая танковая рота во главе с капитаном Бражкиным развернутой цепью с оружием появилась на поляне. И, конечно, все сразу увидели умильно-лирическую картину сбора желудей гвардейца Деревянко в осеннем лесу.

– Сашка, бросай желуди, беги за медалью, – только и успел сказать Сидорский и полустроевым шагом направился к командиру.

Танковая рота в пешем «по-пехотному» в предвкушении интересной развязки событий замерла на месте.

– Товарищ капитан, группа диверсантов в составе двух человек уничтожена при попытке захвата «языка», – вскинув ладонь к танкошлему, бодро доложил Сидорский.

Саня, чуть отстав, с вещмешком и двумя автоматами тихо пристроился рядом.

Неожиданно для себя Бражкин не сразу и нашелся, что ответить…

Когда в лесу началась перестрелка, буквально через пару минут прибежал с убитым лицом взводный Родин. И стал нести такую ахинею, что капитан подумал, что Иван уже основательно приложился к фляге со спиртом. Из его рассказа выходило, что он отпустил в лесок рядового Деревянко собрать лечебные травы. И как только вернулся со спиртом, сразу послал Сидорского в лес за бойцом. А когда началась пальба, логически увязал её с двумя своими танкистами.

«Роту – в ружье!» – приказал Бражкин Родину, а сам побежал к комбату, на ходу обдумывая, как быстро, логично и доходчиво объяснить Дубасову дурацкую, глупее не придумаешь, ситуацию: один танкист за какой-то хренью ушел в лес, второй пошел его искать, и тут началась перестрелка. А дело серьезное: немецкий МР-40