книг. На голливудской студии Альфред Хичкок воссоздал сан-францисский книжный The Argonaut для съемок одной знаменитой сцены «Головокружения». В сценарии переименованный в The Argosy, магазин описывается в уже знакомых нам категориях. Акцент на старине, сумрачный антураж, насыщение пространства старыми книгами, служащими источниками маргинального знания. А сосредоточенность на Калифорнии эпохи первопроходцев оправдывает посещение Скотти, собирающего данные о «грустной Карлотте», как ее определяет Поп Лейбел, вымышленный книготорговец. Образцом для него послужило реальное лицо – Роберт Д. Хейнс, ставший другом Хичкока, потому что последний часто бывал в The Argonaut. «Она умерла», – говорит Лейбел. «Как?» – спрашивает Скотти. «Наложила на себя руки, – отвечает книготорговец и грустно улыбается: – Таких историй так много…» В сноске отмечено: «Внутри книжного стемнело и фигуры превратились в силуэты».

Из интернета я узнал, что книжный магазин Book City в Голливуде закрылся. Это был огромный склад подержанных и уцененных книг, своего рода копия Strand на Западном побережье, в двух шагах от Аллеи Славы. Здесь продавались и сценарии, лежавшие в больших картонных коробках, по десять, пять, одному доллару – по цене pulp, бумажной массы, отпечатанные на машинке, схваченные скрепкой, сценарии, по которым никогда не снимались фильмы (возможно, их никто даже не читал), купленные на вес у продюсеров, которые получали и получают их в избытке, с черно-белыми обложками, матовыми и прозрачными, со спиральными пружинами из пластика – того самого, который так нравился Энди Уорхолу.

Она читает «Улисса» Джеймса Джойса в подозрительных обстоятельствах, поскольку читает одну и ту же книгу – один и тот же экземпляр – в разных местах и по-разному одетая, как если бы она к тому же читала одну и ту же страницу, от которой она не может оторваться, потому что не может выйти из себя или потому что не может вернуться внутрь книги, как если бы в первом случае она проживала конец некой эпохи чтения (расставание с последней страницей, которую можно прочесть), а во втором – начало другой (прибытие в мир нечитаемости).

Хуан Хосе Бесерра. «Интерпретация книги»

8. Америка (2): с севера на юг

Но еще была книжная лавчонка на улице Шерш-Миди, и был теплый вечер, налетавший порывами, и был вечер и час, была пора цветенья, и было Слово (вначале было Слово), и был человек, который считал себя человеком. Какая глупость, боже мой, какая глупость. Она вышла из лавчонки (только теперь понимаю, что это – почти метафора: она выходит не откуда-нибудь, а из книжной лавки), мы перебрасываемся парою слов и идем выпить по рюмочке pelure d’oignon в кафе на углу Севр-Вавилон. Хулио Кортасар. «Игра в классики»[58]

Livraria Leonardo da Vinci в Рио-де-Жанейро, должно быть, самый поэтизированный книжный в мире. Марсиу Катунда посвятил ему стихотворение «A livraria»[59], где описывается улочка, ведущая к магазину в подземном уровне Edifício Marquês de Herval, к этим витринам, ярко-ярко освещенным в попытке создать иллюзию дня. Ксерокопию этого стихотворения сделала для меня Милена Пираччини, директор книжного, с которой я, помнится, беседовал об истории магазина; годом ранее – дело было в конце 2003 года – книжному исполнилось полвека. Мы стояли около огромных письменных столов, на которых два больших калькулятора выполняли роль кассовых аппаратов, рядом с полной коллекцией La Pléiade. Ее мать – итальянка по матери, румынка по отцу – Ванна Пираччини официально возглавила книжный в 1965 году, после смерти мужа Андрея Душиаде, но именно она была у руля с самого начала существования магазина. Ванна столкнулась с самыми невероятными проблемами в истории торговли и преодолела их: экономические рецессии, долгая военная диктатура и пожар, полностью уничтоживший магазин в 1973 году. Ее друг Карлос Друммонд де Андраде написал: «Подземный магазин / выставляет свои сокровища / как будто защищая их / от настигающего голода».

С 1994 года в той же подземной галерее, прямо напротив, располагается другой книжный, которому также суждено стать историческим: Berinjela. Основанный Даниэлем Хомски, рассказывает мне издатель Анибал Кристобо, живший в Рио в начале этого столетия, «этот магазин напоминает тот, что показан в фильме “Дым”: место встречи писателей, он может превратиться как в звукозаписывающий лейбл, так и в издательство (он выпустил четыре номера Modo de usar – быть может, лучшего журнала о современной бразильской поэзии) или же в почти что тайный оплот для организации чемпионатов по таинственному виду спорта под названием футеботао». Между двумя книжными возникает энергия сродни, как мне кажется, той, что некогда ощущалась на улице Одеон. Но энергия подземная.

Магазину Livraria Leonardo da Vinci посвящено и другое стихотворение, «A cidade e os livros»[60] Антониу Сисеру, ксерокопию которого я храню:

Рио казался неистощимым подростку, коим был я. В одиночестве сесть в автобус Кастелу, выскочить на конечной, бесстрашно шагать к центру запретного города среди толпы, не замечавшей, что я ей не принадлежал, и вдруг, безымянным среди безымянных, в упоении ощутить, что да, принадлежал я ей, а она мне, войти в переулки, проходы, бульвары, галереи, кинотеатры и книжные: Леонардо да Винчи Ларга Рекс Сентрал Коломбу Маррека Ириш Мейу-Диа Космос Альфандега Крузейру Кариока Маррокуш Пассуш Сивилизасао Каве Саара Сао Жозе Розариу Пассейн Публику Увидор Падрао Витория Лаврадио Синеландия: места, которых раньше я не знал, показывались на бесконечных перекрестках улиц, беспрестанно расширявшихся по всем существующим городам.

Таков взгляд подростка на город, его пространства и культуру. Пожирающий, полный эротики взгляд. Для Хуана Гарсии Мадеро поэзия сначала сосредоточена на факультете философии и филологии Национального автономного университета Мексики и в комнате в пригороде Линдависта, но вскоре перемещается в определенные инфрареалистические бары, кафе, дома и книжные, где, если нет какого-либо собеседника, можно обезболить голод. На первых страницах «Диких сыщиков» Роберто Боланьо литература обретает сексуальность: иначе и быть не могло, ведь речь идет о героях-подростках. Хуан обнаруживает стихотворение Эфрена Ребольедо, декламирует его, представляет, как на нем скачет официантка, и несколько раз мастурбирует. Вскоре одно из литературных собраний заканчивается минетом. Если пьянки и секс преобладают в ночной литературе, то характерной чертой литературы дневной становятся книжные, в лабиринте которых он пытается найти «двоих исчезнувших друзей»:

Поскольку делать мне было нечего, я решил пуститься на поиски Белано и Улисеса Лимы в книжных магазинах Мехико. Я обнаружил букинистический книжный Plinio el Joven на улице Венустиано Карранса. Книжный Lizardi на Донселес. Букинистический книжный Rebeca Nodier на Месонес, рядом с