в свой то-рыф. Отсутствовал недолго, компания даже подмерзнуть не успела. Вернулся со свертком удивительно знакомых очертаний. Вручил.

— Давно отдать хотел. Оружие темер-нюча, не наше. Что лежит зря?

— Вот-вот, нечего без дела пылиться!

Рыжий начал возиться дрожащими руками с тугими завязками. Не выдержав, грызанул зубами шнурок. Распахнул в предвкушении, зная, что увидит.

В свертке — островная цагра. Почти новая — только на прикладе, украшенном тремя дюжинами крохотных золотых гвоздиков, неаккуратная подряпинка, словно тупым мечом саданули. Или каменным выкрошившимся наконечником. Еще в свертке две запасные тетивы — свернулись толстыми змейками, полторы дюжины болтов в колчане, мешочек с наконечниками, колбаска пластинок на оперение…

— Умеешь из такого?

Рыжий извилисто и многословно выругался. Выдохнул, косясь на арбалет — а вдруг пропадет, испарится⁈

— Умею, друг Кайтул. Доводилось как-то. Где достал?

Унак пожал плечами.

— Не все равно? Мы их давно убили, назад не попросят. А попросят, так снова убьем. У нас шаман сильный.

Шаман с готовностью закивал. На носу у парня болталась прозрачная капля. То ли сопли, то ли пот.

— Сильный шаман, сразу видно! Вон, как трясет! Силу удержать не может!

Кайтул хихикнул:

— Прости, друг Тангах, какой есть! В нашем деле батька Руис помог бы лучше, но далеко он, не успеем.

— Руис? — удивился Рыжий. Имя звучало совершенно не по-северному.

— В дороге расскажу, — ответил Кайтул. — В Нугре живет. Хороший человек. Хоть и не унак. Темер-нюча.

— Мои сэвэны тоже сильные! — тонким голосом вдруг произнес юный шаман, определенно обиженный упоминанием. — А у Руиса сэвэнов нет! А у меня есть! И сильные.

— Шаман не врет! — многозначительно покачал головой Кайтул. — Шаман преувеличивает! У Руиса длинный нож светится. А у тебя — только глаза, когда девок без ничего видишь.

Вся компания гнусно захихикала.

Шаман отвернулся. Но покрасневшие уши даже под шапкой виднелись.

— Пошли? — буркнул один из унаков, Ланц-китобой. — Ноги мерзнут.

— А что ждать-то, пойдем! Ветер поднимется, следы попортит…

Не успели еще охотники отойти, как оставшиеся в деревне мужчины начали ломать несчастный то-рыф. Оно и понятно! Жить там — никак. И милки пристанут, вредить начнут, и кровью все пропахло. Лучше сломать и сжечь. Заодно и погибшие быстрее в млы-во уйдут.

* * *

Сухой снег проваливался под ногами. Одно хорошо, широкие снегоступы спасали — а то Рыжий выбился бы из сил на первой лиге. А так, ничего, шел наравне со всеми — разве что цагру Кайтул нес. Выручил! Со снегоступами тоже повезло — дней десять назад Куська притащила, учись, мол! Тропу под олений аргиш тропить, оно почетно, конечно. Но сдохнешь ведь. Учись!

Унаки спешили — слабый след могло занести, и ищи потом! Ох и легок злобный иркуйем, почти не проваливается! Правда, как назад пошел, цепочка поглубже — девки тяжелые к земле тянут…

Следовая дорожка, пропетляв по окрестностям деревни, затем тянулась прямой линией — злодей, посчитав дополнительные предосторожности излишними, попер по кратчайшему пути, перестав кидать заячьи петли. Увидев это, унаки начали переглядываться. Похоже, дошло, что вряд ли дух так сделал бы. Но Рыжий промолчал — не до умствований, когда дышать трудно, и болит все — и ноги, и спина.

Солнце начало крениться к закату… Компания, взобравшись на очередную сопку, остановились. Рыжий повалился в снег, сдернув понягу. Прочие последовали его примеру. Все люди, все не железные!

Впереди расстилалась равнина, покрытая следами дыхания Адаха. Застывший камень, что лился из недр острова, растекся по глубокой долине широким полем, погребя под собою землю, деревья, несколько ручейков…

— Плохое место! — произнес шаман, чуть отдышавшись — парню пробежка давалась еще труднее, чем Рыжему. — Очень плохое…

Но по легкому снегу тянулись две цепочки следов. Туда и обратно. Высокие склоны защищали от ветра, а не остывший еще камень делал снег влажным.

Рыжий внимательно посмотрел на паренька. Плюнул ему под ноги.

— Говорили, шаман у вас сильный. Хуйня у вас, из-под коня, а не шаман! Место ему плохое! Тьфу!

— Сам ты… куня! — огрызнулся малолетний служитель культа, сжал в ладони горсть амулетов и первым шагнул на лавовое поле. Пошел быстро, почти побежал, распевая странную песню:

Коптись, коптись,

таежного человека голова!

На колу голова

Хорошо коптись

хорошо коптись!

Коптись, коптись!

Побежишь от меня —

крючком зацеплю!

Коптись, коптись!

Нападешь на меня

бок рогатиной проколю!

На землю повалю,

ногами замесю!

Обоссу, обоссу,

как тангах учил!

Следом, с трудом поднявшись, побрел, на ходу ухмыляясь (надо же, в песни попал!) Рыжий. За ними и остальные унаки.

Компания растянулась цепочкой. С быстрого шага, почти бега, вскоре перешли на обычный ритм. Никто на них не кидался, огнем не плевался, сверху не падал. Проклятие плохого места если и было, то не действовало — кровью никто не харькал, волосы не вылезали… Может, потом и пожалеют. Но потом! Сейчас куда важнее следы!

Протянувшись по долине, уткнулись в склон. Поднялись по нему, перешли на высокую и крутую гряду. Силен дух, однако! С двумя девками на горбу, да по таким местам скакать! Вниз посмотришь, сердце в пятки проваливается. Видать, девки сильно духу нужны! Не может дух без них…

Рыжий ощутил затылком что-то, а что и понять не успел. Дернулся в сторону, проскользил по склону, уцепился за какой-то куст. Поняга чуть не потащила вниз. Мимо него, неловко кувыркаясь, и размахивая руками и ногами, прокатился тот унак, который сверкал глазами и гудел сломанным носом.

Кайтул подал с тропы копье. Рыжий уцепился за древко, взобрался обратно.

— Чего это он? — махнул запыхавшийся арбалетчик в сторону тела, лежащего у подножья.

— Тебя убить хотел, — пожал плечами унак.

— Нашел время, мудила!

— Ну да. Сделаем дело, вернулись в деревню, вызывай… А то со спины бил, да еще сам убился. Глупый!

— За что он? За нос обиделся?

— Ты его брата убил. Тогда, на байдаре темер-нюча.

— Вот это повод, — искренне изумился Рыжий, — пусть бы моего брата убил, я-то тут причем?

— Вот и духи решили, что сам дурак. Видел, как катился? Все сломал…

Унаки пошли дальше. Дурак умер, что зря время на него терять?

Тропа, что шла у края гривы, резко нырнула. Компания замедлила шаг — не хватало еще свалиться, да переломать ноги. Отсюда толком и не вытащить! Вроде умный, а будешь как дурак лететь. И тоже убьешься.

Потянуло тяжелым духом застарелой падали…

— Иркуйемом пахнет, — с видом знатока произнес шаман. Парень вытащил новый амулет и теперь, на каждый шаг, тер высушенную кольцом красно-черную змейку — занесло же беднягу, за тысячи лиг от теплого дома, в снега, грязь и прочие дожди!

Следы свернули в очередной раз, уперлись в широкую, натоптанную тропу.

— О, а вот и дом его, — ткнул пальцем Кайтул.

Перекосившийся то-рыф, с облетевшей обсыпкой. Повсюду кости, иной мусор… Рядом сушилка, на которой болтается несколько пластов рыбы и мяса…

Унаки и Рыжий сбросили поняги одной кучей. Залегли за кустами, упав на снег.

— Странный какой-то дух, — неуверенно произнес шаман, все так же терзая змейку.

— Неубедительный, ага, — согласился Рыжий. — Кайтул, дай мое! Идти больше не время. Убивать время.

Унак молча отдал цагру. Арбалетчик завозился, натягивая тетиву. «Трещотки»-кранекина в свертке не было. Пришлось тянуть руками — хорошо, петля под ногу есть. С ней полегче! Стрелок боялся, что на холоде металл плеч станет хрупким. Но ничего не произошло. Тетива натянулась как надо — а ни скрипа!

— Хорошо сказал. Но пока рано! Подождем. Надо глянуть, каков из себя!

— Подождем…

Ждать пришлось недолго. Дверь на одной петле — вторая оторвалась, болталась разлохмаченным концом — отвалилась в сторону, и из дома выбрался человек. На четвереньках. В здоровенной маске медведя с вытертым мехом. Встав у порога, начал мочиться, разбрызгивая струю.

— Я, — произнес Рыжий. — Дух — духа. Хотя, тут не дух, тут говно какое-то.

Вскинул арбалет к плечу.

От удара тяжелой стрелы человека опрокинуло на спину. Он рухнул, как стоял, даже не дернувшись.

Унаки, схватившись за копья, кинулись к дому. Впереди бежал молодой шаман, размахивая двумя топорами сразу — и где хранил-то, затейник⁈

Рыжий не спешил. В себе он был уверен, и знал, что, упавший на спину человек не встанет. С пробитой-то головой, только в песнях живут! Как бы из последних