«Мой» — ударило так, что он чуть не рванул к ней с места, не ухватил за плечи, не встряхнул, чтобы спросить, глядя ей в лицо, единственное, самое главное, что целую жизнь не давало ему покоя. Бог его знает, каким чудом удержался. Впрочем, вместо чудес был один-единственный факт — он не имел на это никакого права, потому что однажды повел себя как гондон и мудак.

— Сколько ему лет? — выдавил из себя Назар, не слыша того, как враз охрип и зазвучал тише его голос.

— Своевременный вопрос, — фыркнула Милана, и, развернувшись так же резко, как и влетела в кабинет Назара, выскочила за дверь.

Он остался на месте, вцепившись пальцами в столешницу, чтобы просто стоять. В ушах протяжным звуком продолжал звучать хлопок, отделивший их, орущих друг на друга, от них же, где каждый сам по себе. Но по мере того, как стрелки часов отсчитывали время, до него все яснее доходило: у Миланы пропал ребенок. Ребенок, независимо от того, чей он и сколько ему лет. Пропал. Если бы пропал Морис, он бы свихнулся. Вот только вместо того, чтобы ей помочь, он поступил ровно так же, как четырнадцать лет назад. Остался стоять на месте, пусть и вцепившись в столешницу.

Назар на секунду прикрыл глаза, выругался — зло и коротко. Хотел что-нибудь узнать? На. Получай. Знай!

А после отлепился от стола, схватил свой телефон и, вылетая пулей из кабинета, набирал номер Марьи. Нет, не Стаха, потому что дядьке он давно уже не верил.

7

Сильнее всего на свете Даня любил море.

Если бы его разбудили в два часа ночи и сказали собираться — они, мол, летят к океану — он бы ни секунды не медлил. Вскочил бы на ноги и побежал вприпрыжку. Море было одним из самых ярких воспоминаний детства, и его он помнил раньше и ярче, чем себя или дом, в котором они когда-то жили в Ирландии. И еще оно ему часто снилось. Вода эта бушующая, какая бывает на берегах Атлантики, шум, брызги и искры солнечного света. Оно гудело в ушах и даже в самые сильные штормы никогда его не пугало — завораживало только, хотя остальные готовы были броситься наутек.

Самым большим его желанием было попробовать в шторм ходить на яхте. В обычную погоду Даниле доводилось, они в прошлом году ходили на яхтах на острова. Ну… в его секции в парусной школе. С конца весны он торчал там и по возвращении должен был возобновить занятия и радостно готовиться к соревнованиям. Но это же не океан. А ему именно в океане хотелось и именно в шторм! Мама, конечно, боялась бы, не пустила. Но это ведь не значит, что если бы рядом был Олекса, к примеру, то это так уж неосуществимо. Или отец. Тот человек с фотографии в рамке на его стене, которого он никогда не видел и, наверное, не увидит. Если бы он был рядом, может быть, мама меньше боялась бы шторма.

Даня тихонько всхлипнул, проснулся и понял, что при этом не издал ни звука. Тяжелые веки были совсем неподъемными. Слишком долго бился и пытался кричать. Теперь все болело — затекли руки, ноги, плечи и спина — прямо огнем горели. И в туалет хотелось почти уже нестерпимо. Но ведь и не пожалуешься никак, приходилось терпеть и пытаться не обмочиться. Такого позора он бы просто не пережил.

— Чё? Тяжко? Ну а чего было концерт устраивать? — сердобольно проговорил кто-то сверху и Данька все-таки распахнул глаза, попытавшись извернуться, чтобы увидеть — кто.

Впрочем, лежал он крайне неудобно, связанный, на полу, под сиденьями. И хорошо еще, что никто на него ноги не взгромоздил. Однако не огрызнуться ему было не по чести, потому, чтобы не думали, что он напуган, Данила решительно замычал. Звук из-под скотча, которым залепили рот, вырывался глухой, да и рев машины явно перекрывал его потуги.

— Так, прекращай! — гавкнули ему сверху. — Если прекратишь истерить, развяжу, все равно уже подъезжаем.

Куда они там подъезжали Данила Брагинец не имел ни малейшего представления, но на всякий случай кивнул. Если бы еще знать, который час! Сколько они ехали? Минуты складывались в часы, но каждая из них была так мучительна физически, что черт его знает, сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как он вышел на крыльцо их корпуса. Слава богу, хоть отключался, а то бы и правда разревелся, как девчонка.

Это ж надо было встрять в такую кринжатину!

День был обычным, согласно установленному распорядку, к которому он почти уже привык — смена подходила к концу, и напоследок Данька пускался из всех возможных маршрутов в самые сложные, какие разрешали. С инструкторами и даже пусть и минимальным, но риском. Сегодня вот — Разбойничьи тропы, целых шесть километров в гору, перепад высот около семисот метров, преодоление подвесного моста над рекой и даже проход по узкой тропе над обрывом. Это было круто! К концу похода думал, что у него легкие вот-вот вывалятся! Зато потом их накормили вкусной кашей наверху и на базу везли автобусом. А вечером дневная усталость не мешала ему колбаситься за пультом диджея. Там, конечно, тусили парни постарше, по пятнадцать им было, но Данька с первого вечера умудрился вписаться — выглядел он взрослым, ростом — почти мать догнал. А когда курил с ними первую сигарету, то даже не закашлялся, стоически выдержав это непростое испытание. Потому приняли за своего, чем он в глубине души страшно гордился.

И жуть как не хотелось, чтобы смена заканчивалась, пусть он и скучал по маме и Грыцю. Да и к яхтингу вернуться пора.

Впрочем, впереди было еще пару дней веселья, каши на завтрак и макароны на ужин, и нытье отдельных личностей из отряда, типа «фу, какая гадость». Что до Данилы — он был всеяден. Свежий воздух делал свое дело. Сколько ни сожри, все мало. Вот и в кровати, вскоре после отбоя, закрыв глаза, он активно планировал следующие сутки, чувствуя легкое урчание в желудке. Хотелось чего-то, как минимум, не хуже, чем было сегодня. Но выбирать уже