Тогда с поля сражения вместе с ним ушли, затерявшись в пыли, тысяч двадцать воинов. Все они подались на север, в Фессалию. Там, а потом в Македонии он рассеял подозрения союзников, заявив, что выполняет личное поручение великого царя. Во Фракии его едва не убили из засады, но ему удалось вырваться. Дорога домой заняла большую часть года, но царь Ксеркс встретил его с распростертыми объятиями и поцеловал в губы. Интересно, принял бы он так же тепло Мардония? Состоять в родстве с великим царем – в этом, как оказалось, были свои преимущества.

Ксеркс пообещал ему собственную сатрапию у Геллеспонта. Очевидно, ему нужно будет построить новый мост. Опий растекался по жилам, и Артабаз ощутил легкость и холодный зуд под кожей. Все-таки Ксеркс – хороший человек. Он ценит Артабаза как члена семьи и как знатока страны эллинов. Когда придет время возвращаться – сушей или морем, – во главе войска будет он, Артабаз. И уж он-то, со всем своим опытом, не повторит ошибок Мардония. Нет. У него достаточно планов, чтобы потрясти мир.

Мысли ускользали, становясь стеклянными, и удержать их не получалось. Он моргнул, глядя на море, по которому, словно рыболовная нить, протянулась до самого берега серебристая лунная дорожка. Там что-то есть, подумал он. Что-то движется. Он моргнул, чувствуя, как сердце забилось быстрее, обжигая грудь. Его сковал внезапно расцветший страх.

Они пришли за ним. В этом не могло быть сомнений. Змеи, скользившие по водам. Они знали, что он сбежал от них, и вот теперь пришли. Греки, греки, греки.

Он закричал от страха, и его голос расколол ночную тишину.

* * *

Аристид услышал, как его приказ остановиться повторили на палубе внизу. Гребцы под палубой опустили весла, замедляя движение вперед. Он покачал головой. Теперь рядом с ним остались только четыре корабля: три афинских и спартанский. Двести кораблей уже подошли к берегу и высадили команды. Аристид наблюдал, как это происходило, и его сердце наполнялось гордостью. При Марафоне он выстоял против персидской армии, имевшей то ли двух-, то ли трехкратное преимущество. При Платеях он видел воинство, которое, казалось, могло заполнить весь мир. Впервые за все время его люди не были в меньшинстве. Они были железным молотом, падающим на руку спящего. Сердце старого архонта ликовало от этой мысли.

На берегу, под звездным небом, командиры выстраивали гоплитов и уходили вглубь острова. Словно серебристые жуки, они разбегались в поисках врага. Где-то там наверняка были Кимон и Перикл. Два друга держали свой совет. После выхода из порта Перикл стал вести себя осторожнее и сдержаннее. Аристид пытался поговорить с ним, но молодой человек не стал слушать, отмахнулся и заявил, что и сам все знает.

О болезни Ксантиппа никто не говорил, хотя Аристид ощущал его отсутствие. Ксантипп наводил страх даже на старших командиров, которые при нем робели, сбивались и теряли ход мыслей. Это был дар, и Аристид жалел, что его старого товарища нет с ними сейчас. Он улыбнулся, вспомнив свадьбу, устроенную в последнюю минуту. Ухмыляющиеся гребцы и гоплиты, собравшись у причалов, выкрикивали поздравления и непристойные пожелания. В результате получилось что-то шумное, грубое и бесстыдное, но это действо создало приподнятое настроение тем, кому предстояло выйти на следующее утро в море. Перикла вместе с женой отнесли на плечах прямо в таверну, где для них приготовили лучшую комнату.

Аристид хотел предостеречь Перикла от опрометчивых действий. В юности такие ошибки люди совершают постоянно, и очень редко все заканчивается так же, как начиналось. Он удержался от совета, зная, что услышит в ответ резкие слова или упреки.

Фетида была красавицей, и что бы ни говорили о ее странной истории и первом браке, она еще вполне могла подарить супругу детей. Конечно, Аристид хотел бы для Перикла другой свадьбы, союза между великими семьями, торжественного события, а не представления, своего рода театральной постановки – то ли комедии, то ли трагедии, что выяснится только со временем. Уж внуков-то Ксантипп определенно заслужил. Вот только есть ли у него шанс увидеть их? Как и должно быть, жизнь продолжалась, шла своим чередом.

Корабли на берегу остались под надежной охраной и в хорошем порядке. Другие бросили якорь на мелководье, готовые при необходимости отбуксировать их в море. В том, что Павсаний способен спланировать кампанию, никто не сомневался. На Кимона тоже можно было положиться. Задача самого Аристида была проще и никакой особенной активности не требовала. Мелких бухт и заливов на Кипре хватало, и, хотя греки еще днем провели разведку на рыбацкой лодке, было много потайных мест, где мог укрыться быстроходный корабль. Если его упустить, он доставит известие персидскому царю.

Эту роль Аристид выбрал для себя сам. Павсаний поведет гоплитов, а он останется, чтобы в случае необходимости перехватить гонца, поломать весла, протаранить и отправить его на дно.

Наблюдая за берегом, Аристид, как ему показалось, заметил за деревьями что-то светлое. Мачта или просто засохший дуб, у которого облетела кора? Он попытался рассмотреть получше, но не разрешил своих сомнений. Кроме него, никто ничего не увидел.

– Спусти лодку и передай сообщение. Я подойду ближе и попробую разобраться. Скажи остальным, чтобы оставались на месте и были наготове.

Еще три корабля отправились на дальнюю сторону Кипра, хотя Аристид считал, что это, скорее всего, пустая трата сил. Персидская крепость находилась на восточном побережье, ближе к материку. Позади крепости пролегали горы, но Павсаний предупреждал, что сигналы можно подавать с помощью костра. Винить спартанца за осмотрительность Аристид не мог. Известия об этом рейде должны были достичь Персии только после окончания операции.

Пока лодка курсировала от корабля к кораблю, а потом возвращалась, Аристид ждал. Ксантиппу нравились морские ритуалы, особенно военные, но Аристиду все эти маневры казались невыносимо медленными по сравнению с боевыми действиями на суше. Командуя кораблями, он даже не мог принять решение, не поставив в известность других. Да, днем флот использовал сигнальные флажки, но ночью, когда запрещалось даже зажигать лампы на палубе, каждый корабль становился просто тенью. Прислонившись к носу, Аристид ждал, не сводя глаз с острова, и луна медленно ползла по небу над его головой.

Вернувшийся первым гоплит почтительно поклонился афинскому архонту:

– Спартанец сказал, что нам надлежит держать позицию, а не гоняться за призраками. Говорит, надо подождать.

Гоплит не смотрел в глаза Аристиду, и архонт хорошо понимал его смущение. Спартанцы никогда не заботились о том, как воспринимают их слова другие.

Аристид вздохнул про себя и отпустил гонца: