– Добрый день! Ольга Сергеевна, я хотел бы побеседоватьс вами. О Лене, – добавил Вася, хотя и без того было ясно, о ком пойдетречь.

– О Лене? – переспросила она и задумалась. –Ну что ж, отчего бы и не поговорить? Пойдемте к нам – Лены сейчас нет дома, такчто мы с вами сможем пообщаться без помех.

Ковригин бывал и раньше в квартире Дубровиных, и каждый разего от души забавляла разница между комнатой Лены и остальной квартирой.Стараниями Ольги Сергеевны везде поддерживалась стерильная чистота, и горе тойпылинке, которая осмеливалась присесть на зеркало. Входя в эту квартиру, Васяпротив своей воли ощущал, как с него слетает уличная пыль, комочки сухой грязиотваливаются от подошв ботинок, а клок собачьей шерсти, приставший к свитеру ещедома, приземляется на вычищенный ковер. Это чувство проходило лишь тогда, когдаон закрывал за собой дверь в комнату Лены.

Здесь царил беспорядок, в котором угадывалась система. Какпочти все инициаторы беспорядка, Лена прекрасно ориентировалась в своем «мусоре»и помнила, где что лежит. Ковригин знал от нее, что прежде мать требовалаподдержания такой же удручающей чистоты и в комнате дочери, но с тех пор, какта стала писать книги, смирилась с существующим положением дел.

– Так о чем вы хотели поговорить?

Ольга Сергеевна усадила Василия на кухне и поставила передним тарелку рыбного супа.

– Я знаю, что мужчины всегда хотят есть, –улыбнулась она. – Прошу вас.

Рыбный суп Ковригин не любил с детства, но отказаться былоневозможно. Он начал было что-то объяснять, но мать Лены с улыбкой подняла рукув протестующем жесте:

– Нет-нет, до того как вы поедите – никаких разговоров!

Вася почувствовал себя школьником, которого мягко, нонепреклонно направляют в нужное русло. Решив не сопротивляться, он покорно съелневкусный суп, отложил ложку в сторону, посмотрел на мать Лены и спросил:

– Скажите, Ольга Сергеевна, вы что-нибудь знаете опричинах, по которым ваша дочь перестала писать?

Она не выразила удивления, но нахмурилась. Большой,полноватый, но всегда держащийся раскованно и непринужденно, Ковригин напоминалей кота – ласкового, сытого, урчащего… Ее дочь называла его «пушистый Вася», иКовригину подходило это прозвище. К кошкам и котам Ольга Сергеевна относиласьплохо, считая их животными непредсказуемыми, а главное, совершенно неподдающимися дрессуре.

– Что бы вы ни думали обо мне, я лишь хочу ейпомочь. – Он наклонился к ней через стол. – Ольга Сергеевна, я вижу,что Лене скверно. Я не верю в то, что она исписалась. За последние два дня япрочел все ее книги, но либо я недостаточно хорошо искал, либо там нет ничеготакого, чем можно было бы объяснить ее решение. Вы ее самый близкий человек –так, может, вам что-нибудь известно?

Дубровина отрицательно покачала головой.

– В некоторых вопросах Лена бывает крайне скрытна, –вздохнула она, – поэтому мне известно не больше, чем остальным. Поверьте,Вася, я была бы рада вам помочь, но, к сожалению, не могу.

– Неужели вы ничего не знаете? – недоверчивоспросил Ковригин. – Ольга Сергеевна, простите, такого быть не может! Вы женаверняка обсуждали с Леной ее решение, спрашивали ее…

– Вы плохо знаете мою дочь. – Дубровина позволиласебе едва заметную пренебрежительную усмешку. – Если Лена не хочет очем-то говорить, из нее невозможно вытянуть ни одного слова. Я пыталась добитьсяот нее объяснения, но все, что она сказала: «Мама, я больше не хочу придумыватьистории». Поймите, я видела, как тяжело дался ей отказ от писательской карьеры,и не хотела усугублять ее расстройство своими назойливыми расспросами. И безменя хватало желающих… – Видя, как вытянулось от огорчения его лицо, ОльгаСергеевна добавила: – Хотите, я скажу вам честно свои предположения на этотсчет? Лена испугалась.

– Кого? – быстро спросил Вася.

– Не кого, а чего. Вы хорошо знаете, что ее называлиталантливой… Но от вас, я думаю, нет смысла скрывать правду: никакого таланта умоей дочери нет.

Ковригин вскинул брови.

– И никогда не было, – спокойно продолжала ОльгаСергеевна, не обращая внимания на его подчеркнутое удивление. – Онаспособная девочка, очень способная, но не более того. Поверьте мне какчеловеку, много лет занимающемуся литературой и обучающему других.

– Но ее успех…

– Не будем лицемерить друг перед другом: ее успех – этостечение обстоятельств. Лена сумела удачно занять ту нишу, в которой до нее никтоне успел обосноваться. А она это сделала. Удача, случайность – называйте этокак хотите, но факт есть факт: заслуги самой Лены в этом не так много. И вкакой-то момент она прозрела и осознала, что не сможет долгое время держатьсяна том уровне, который сама себе задала. Она неизбежно превратилась бы вмногостаночника, а для писателя это сродни творческому самоубийству. Думаю,именно такой перспективы она испугалась и поэтому оборвала свою работу. А то,что вы не нашли в ее текстах признаков, говорящих о том, что Лена стала писатьхуже… Знаете, как стареющая театральная прима видит признаки увядания на своемлице, не заметные другим? И понимает, что нужно уйти со сцены, пока не поздно?Что-то в этом роде случилось и с моей дочерью. И, по совести говоря, я не могуне признать, что она поступила правильно.

– Значит, все разговоры об угрозах, о том, что онараскопала какую-то запретную тему…

– Совершенно беспочвенны, – без колебаний ответилаОльга Сергеевна. – Никаких угроз, поверьте мне – уж я-то бы знала, если быони были! А потом, не нужно недооценивать Лену: все свои истории она выдумывалаот начала до конца.

– Может быть, случайное совпадение с реальнымилюдьми… – пробормотал Ковригин, цепляясь за единственную версию, котораяхоть что-то бы объяснила.

Ольга Сергеевна рассмеялась.

– И чем же оно могло им навредить? Бросьте, Вася! Японимаю ваше стремление найти сенсацию, но вы ищете не там.

– Какую сенсацию?! Я же объяснил вам… Я действительнохотел помочь!

– Хорошо-хорошо! – Она успокоительно выставила впередруки. – Сделаю вид, что я вам поверила. Прошу вас только об одном: радибога, не трогайте Лену, не приставайте с расспросами. Не бередите в ней этурану. Вы ведь когда-то тепло относились к ней, правда? Хотя бы в память о том,что в прошлом вас связывали близкие отношения, пожалуйста, проявите такт.

Вечером, после того как все тетради были проверены, ановости обсуждены, Ольга Сергеевна спохватилась:

– Кстати, сегодня ко мне заходил твой фотограф…Ковригин.

– Вася? – обернулась к матери удивленная Лена.

– Он самый. Очень любопытствовал, почему ты больше незанимаешься писательством.

Лена уставилась на мать во все глаза.

– Выглядит он по-прежнему довольно потасканным, –сочувственно признала Ольга Сергеевна. – Раньше в нем было хоть какое-тообаяние, а теперь ничего не осталось, кроме журналистского азарта.