Тяжеловесный, грузноватый Сергей при необходимости проявлялудивительную для его габаритов скорость. Особенно тогда, когда понимал, чтоследующая пуля, пущенная из пистолета с глушителем, пробьет его череп. В вискахбешено запульсировало, словно пошел ускоренный отсчет секунд, и, повинуясьэтому пульсу, он перекатился по полу, краем глаза фиксируя в темном закуткевозле двери высокий силуэт, вскочил и, в отчаянном рывке перескочив всеступеньки, обогнул лифт и метнулся вверх по запасной лестнице.

«Первый пролет… второй… четвертый…» Ему показалось, что теньчеловека с пистолетом мелькнула внизу, и Бабкин пригнулся. Однако выстрела непоследовало. Запыхавшись, он ворвался на свой этаж и заколошматил в дверь изовсей силы, одновременно утопив кнопку звонка.

Оттолкнув в сторону Машу, открывшую ему с перепуганнымлицом, он захлопнул дверь и посмотрел в «глазок». На площадке никого не было.

– Где Костя? – рявкнул Сергей, оборачиваясь кжене. – Где он?

– Дома… – Она побледнела. – В своей комнате.Сережа, что случилось?!

На шум в коридор выглянул мальчик, изумленно посмотрел назапыхавшегося Бабкина, сунувшегося в ящик, где лежал пистолет.

– Я сейчас позвоню в отделение, – уже спокойнеесказал тот, – а вы на всякий случай не подходите к двери и окнам. Понятно?

Прежде чем Сергей успел закончить фразу, в кармане егокуртки вздрогнул и завибрировал сотовый телефон. С осторожностью, словноопасаясь, что черный корпус может взорваться у него в руках, Бабкин вытащил егоиз кармана, увидел, что номер не определился, и с нарастающим мрачнымпредчувствием поднес к уху.

– Сергей, – проговорил в трубке неторопливыймужской голос, – вы меня слушаете?

– Кто?..

– Меня просили вам передать, что не надо никомурассказывать о том, что произошло. Держитесь подальше от милиции и от старухи.Считайте это небольшим предупреждением.

Бабкин отнял трубку от уха, несколькими нажатиями включилдиктофонный режим.

– Вы меня внимательно слушаете? – вежливо спросилголос.

– Очень, – чувствуя, что скулы сводит отненависти, подтвердил Сергей. – Еще что-нибудь интересное скажете?

– Самое главное я вам сказал. Не нужно лезть в чужуюжизнь, займитесь своей. И не будьте вы таким инициативным! Инициативанаказуема, кому, как не вам, это знать. У вас жена красавица, сын подросток… Недай бог с ними что-нибудь случится. Вы же себе этого до конца жизни непростите, правда?

– Ах ты гнида! – зарычал Сергей, не сдержавшись.

Трубка отозвалась короткими гудками.

Олег Борисович хохотал уже пять минут – взлаивал, гоготал,морщил нос и раздувал щеки. На сидевшую напротив него девушку это непроизводило никакого впечатления.

– Валерьянки выпей, – посоветовала она, уставждать, пока отец успокоится. – Придешь в себя.

– Ах ты…

Поток нецензурной брани излился из Тогоева, как до тогоизливался смех. Его дочь не моргнула и глазом: к истерикам отца она успелапривыкнуть за то время, что жила у него.

– Ты! Подставить меня захотела, а?! Чего задумала?! Вочто ввязалась?! Сыщика на хвосте привела, дура!

– Ты свихнулся на том, что тебя все хотят подставить!Ни о чем другом говорить уже не можешь. Попробуй понять, что не все постояннодумают о том, как бы подложить тебе свинью. Папочка!

Сарказм в ее голосе охладил Олега Борисовича.

– А с сыщиком ты сам разберешься, – добавила она,внимательно следя за отцом. – Или уже разобрался?

Тогоев застыл.

– Откуда ты знаешь?

Юле несложно было выдерживать видимость «ледяногоспокойствия», поскольку из всех способов воздействия на отца этот производилнаиболее подходящий для ее цели эффект, но тут она рассмеялась:

– Пап, ты такой предсказуемый! Вы все предсказуемые – иты, и он… Только тетя Марта меня пока удивляет. – Она сделала акцент наслове «пока».

Тогоев подошел к креслу, в котором сидела дочь, опустилсяперед ней на корточки, упер пухлые ладони в подлокотники. Она улыбалась, но вовзгляде ее была странная рассеянность, словно ей было все равно, что он скажет,и даже неважно, к чему приведет их разговор.

– Юленька, ты это дело брось! Ты ведь у меня девочкахорошая, не будешь глупости творить, правда?

По щеке Олега Борисовича сползла слезинка – последствиенедавнего истерического смеха, и дочь почти ласковым движением провела по еголицу, стирая соленую каплю.

– Глупостей – не буду! – пообещала она. – Номоя идея с Мартой – вовсе не глупость, папа.

Несколько секунд Тогоев смотрел на дочь темными глазами, неморгая, как сова, пытаясь разобраться, сколько бравады в ее словах, а сколькоправды. Проблема состояла в том, что он совершенно не понимал это существоженского пола, скалящее мелкие зубки в его кресле.

За то время, что он не видел дочь, в ней что-то изменилось –словно разобрали механического человечка, а затем собрали его из тех жедеталей, но переставив их в другом порядке, и вместо Железного дровосекаполучился железный рыцарь с забралом. Он заметил, что она стала держать спинуочень прямо, как будто напялила корсет, но это было лишь внешнее изменение.Тогоев никогда не воспринимал женщин всерьез, считая любую бабу предназначеннойдля одного – удовлетворять похоть мужчин. Но в этой, его собственной дочери,прежде понятной и видимой насквозь, появилось что-то такое, от чего ОлегуБорисовичу становилось не по себе. Редко встречая людей, одержимых идеей,Тогоев не знал, как с ними обращаться и чего от них ожидать.

– Зачем тебе это нужно, дура? Ты что, в тюрьму хочешь?

– Не хочу. Я туда и не попаду. А что касается причин…Понимаешь, папочка, сначала мне банально хотелось пожить в свое удовольствие,не выпрашивая у тебя или Марты каждую копейку. Ты знаешь, что завещаниенаписано на меня? Марта такая странная… она может меня ненавидеть, но при этомсчитать, что деньги должны остаться в семье.

Она негромко рассмеялась и, смеясь, стала почти хорошенькой.

– Представь, для некоторых принадлежность к роду – этоне пустой звук. Так что мне повезло, что у тебя был такой замечательный дядя,который женился именно на Марте, а не на другой женщине. Так о чем это я? А, опричинах!

Улыбка сползла с ее лица, и вернулось прежнее, чутьрассеянное выражение, настораживавшее Тогоева больше, чем радостный смехдочери. Она пару раз кивнула, словно неслышно для отца разговаривая сама с собой.

– Я сказала тебе, что Марта меня ненавидит, но этонеправда. Она меня презирает. Я, видишь ли, не заслужила ее ненависти, лишьснисходительное презрение! Даже к безмозглой старой курице, которую онаприютила, чтобы под рукой всегда был мальчик для битья, она относится суважением, а ко мне – нет!