– Что значит «в том-то и дело»? – не удовлетворилась ее невнятными объяснениями Лили. – Если ты всегда все ешь, то почему сейчас ни к чему не притрагиваешься?

– Не знаю, стоит ли объяснять… но дело в том, что… я рассказывала тебе, Элиф, ты просто забыла… так вот, не знаю почему, но мне каждый раз после наших золотых дней делается так плохо… не хотелось бы за едой подробно описывать. Думаю, что я слишком много ем в эти дни – сладкое, мучное… уже три раза так было. Я и решила сегодня ничего не есть.

– Ерунда какая! – сказала София. – Мне тоже в прошлый раз плохо стало. Как раз после золотого дня. Но это не причина, чтобы ничего не есть. Лично я просто-напросто ем поменьше… хотя все так вкусно, не удержишься!

– Правильно, – поддержала Эминэ, я тоже один раз, кажется, у Элиф (ты, Элиф, только не обижайся!) объелась тортом. Был такой дивный торт, помнишь, я тогда еще рецепт спрашивала…

Дальнейший обмен впечатлениями и воспоминаниями больше всего напоминал бурный поток, прорвавший плотину умолчания. Каждой нашлось, что сказать, обилие натуралистических деталей вовсе не смущало ни говорящих, ни слушающих; искренняя заинтересованность придала силу и звучность голосам; они позабыли и об остывающей еде, и о хороших манерах и беззастенчиво перебивали друг друга, а шум стоял такой, что было вообще непонятно, как они умудряются различать в нем чужие и свои слова.

– Интересненько! – попав в случайную паузу, насмешливо произнесла Гюзель и оглядела приятельниц хитрым проницательным взглядом. – Очень даже! Чувствуете, что получается? Ты ведь, Элиф, в прошлый раз жаловалась на самочувствие, правильно? Значит, нас уже сколько? София, Семра, ты и я. Ничего себе. Эпидемия просто! Чем это ты нас кормила, Эминэ? А в позапрошлый раз – кто?

Началось.

Это началось помимо ее воли, и Айше, расслабившаяся после уверений Элиф, что никто ничего не заметил, отвлекшаяся на другие разговоры и наблюдения, оказалась, как ни странно, совершенно не готова к открытому обсуждению того, ради чего, как считается, она сюда явилась. Вырядилась в лучшее, дорогое платье, несла в замерзающей руке туфли, делала прическу и тратила драгоценный свободный вечер.

– Неужели ты не можешь вспомнить, кто был первым? – спрашивал потом муж. – Кто все-таки задал этот вопрос Семре? Как ты могла не обратить внимания, если сама собиралась его задать?

– Кто первым заговорил об отравлениях? А кто спросил госпожу Семру? – спрашивал каждую из них полицейский, когда дело дошло до официальных допросов. Каждую, потому что если ты не помнишь, что говорили другие, то можешь вспомнить, что говорил сам. Кто-то же произнес эти слова. Но, случайно или нет, те из них, кто имел на этот счет определенное мнение, приписывали этот вопрос друг другу или той, у которой уже нельзя было получить подтверждение или опровержение.

– Какая разница кто? – горячилась Айше, не любившая, когда муж имел основания сомневаться в ее памяти или интеллектуальных способностях. – Очевидно же, что убийца ни в коем случае не стал бы привлекать внимание к этой теме и к себе в связи с ней. Могу точно сказать, что это не были мы с Элиф: мы договорились не касаться этой темы первыми. И это не были Илайда и эта девушка… прислуга… не помню, как ее звали, потому что к Семре обратились на «ты» и весьма фамильярно. Но ты мне все-таки объясни, бестолковой: какая теперь разница – кто?! Может, этот разговор вообще чистая случайность и к делу не относится?

– Может быть, – соглашался Кемаль. – Но всегда желательно восстановить всю картину.

Восстановить! Всю картину!

Да если бы он там был – лично он, со своей хваленой памятью! – все равно он не смог бы расчленить этот шум, эту многоголосицу, этот полифонический хаос на нормальные, имеющие начало и конец диалоги. И никто не смог бы! Десять – нет, с Айше и Илайдой двенадцать! – двенадцать женщин в огромной гостиной ели, пили чай, смеялись, болтали, шутили, обижали и обижались, шептались в сторонке, обменивались новостями и рецептами, сплетничали об общих знакомых, обсуждали чужих и собственных детей и свекровей, говорили комплименты и ехидничали, переглядывались и прятали глаза, пожимали плечами и о чем-то умалчивали, бросали намеки и хвалили угощение, – ну, кто, скажите на милость, кроме всевидящего господа Бога, в состоянии «восстановить всю картину»?! Драматург театра абсурда?..

– Что ты хочешь этим сказать? – вызывающе подняла вызывающе красивую голову Эминэ. Айше только сейчас заметила, что у нее не замысловатая прическа из длинных волос, а довольно короткая стрижка, имитирующая или просто напоминающая тяжелую и сложную укладку из прошлых эпох. Ее красота была настолько монолитна, что не оставляла воспоминаний о деталях – только целое, гармоничное и совершенное в своей гармонии. Ни жесты, ни интонация, ни (кажется, искреннее?) возмущение не нарушили единства образа, и Эминэ в своем недовольстве была так же безупречно хороша, как минуту назад, с улыбкой. Она не нуждалась в улыбках, чтобы украсить себя, как и в драгоценностях, без которых большинство нарядных женщин немыслимы. – По-твоему, я вас всех отравила?!

– Дорогая моя, я не сказала, что ты. Мало ли кто.

– Что значит «мало ли кто»? Если вечер был в моем доме, то я и несу ответственность за то, что подается к столу. И если ты думаешь, что я…

– Эминэ, Гюзель, перестаньте…

– Она вовсе не то имела в виду…

– Не всем же было плохо!

– Я все ела и прекрасно себя чувствовала…

– Эминэ, не обижайся! В позапрошлый раз тоже…

– И со мной ни разу ничего не было!

– Да совпадение и все.

– Семра, как тебе не стыдно!

– Не я сказала про отраву, а Гюзель, я понятия не имела, что кто-то еще…

– Ну-ну, девочки, хватит вам, глупости все это…

– Конечно! Но… все-таки странно…

– А по-моему, это то же самое, что с волосами, – четко и попав в случайную паузу произнесла Дилара.

– С волосами? Какими? При чем тут волосы? – эта часть разговора восстанавливалась и вспоминалась легко: все заинтересовались, и, выплеснув шквал вопросов, все как одна повернулись к Диларе с озадаченными лицами.

– Мы только что обсуждали…ах, да! Вы не слышали. Мы с Селин говорили… У меня в последнее время что-то ужасное творится с волосами: лезут катастрофически! Никогда такого не было. А сегодня я была у Мери, и она сказала, что у нее больше половины клиенток жалуются. Причем все разного возраста, и волосы у всех разные, и вообще у них ничего общего: кто толстый, кто худой, кто курит, кто, наоборот, на здоровом образе жизни помешан, кто волосы красит, кто нет, кто одними шампунями пользуется, кто другими. Короче говоря, волосы лезут, а почему – непонятно. И началось это не так давно, месяца два примерно, но Мери считает, что на сезонные явления это не похоже. Ну вот, а Селин сказала, что и у нее с волосами проблемы. И я думаю, что, вероятно, это связано с экологией.

– И при чем здесь ваши отравления? – перебила ее Филиз.