– Диди зуда!

В уютной тети-Жениной кухне ярко горел свет, на плите закипал чайник, а на столе стояла полулитровая Эдькина кружка с чайным пакетиком внутри и банка малинового варенья. Загрипповавший Эдька собирался побаловаться целебным чайком, а я обломала ему кайф. Эдька достал из посудного шкафчика вторую чашку и кивнул на кухонный диванчик:

– Дадись!

– Эдя, – всхлипывая, сказала я, глядя в Эдькины гриппозные глаза. – Сережку арестовали по подозрению в убийстве, а я чуть не убила его бабку!

– Чего-о?! – совершенно нормальным, человеческим голосом завопил Эдька, и сам удивился. – Во жесть, даже нос прошибло! Давай, рассказывай нормально, без соплей.

Всхлипывая и сморкаясь, я рассказала Эдьке все, что случилось вчера и сегодня. Он слушал, сопел, а когда я замолчала, схватился за телефон.

– Милочка Львовна, целую ручки, – заворковал он в трубку, пошмыгивая носом. – Эдик беспокоит. Наши сегодня забрали бабульку из адреса… – он вопросительно глянул на меня, и я сказала адрес Лавровых, а Эдька его повторил. – Не скажете, куда ее отвезли?.. Друга моего родственница… Ага, понял. Целую миллиард раз! – Он отключился, постучал себя телефоном по лбу, пробормотав: – Так, кто у нас в кардиоцентре? – и снова набрал номер.

– Розочка, цветик мой душистый, Эдик беспокоит! Бабульку к вам привезли, вот недавно. Лаврова… Друга моего родственница. Не скажешь, как она?.. Ага… ага… Ну понял, Розочка, понял! Спасибо, душистик! А уж я как скучаю! Увидимся, целую! М-м-у! – Он звучно чмокнул трубку и нажал отбой. Потом повернулся ко мне.

– В порядке твоя бабка. Лежит в реанимации в кардиоцентре. В себя уже пришла. – И он снова взялся за телефон.

– Алло, Веранда! Твой Синьор Помидор дома?.. Дай ему трубку… Что-что, дело есть к нему, трубку дай, говорю!.. Алло, Никола?..

Эдька глянул на меня, поднялся и ушел в другую комнату. Он явно не хотел, чтобы я слышала его разговор с Веркиным мужем. Я осталась сидеть, тупо уставившись на банку с вареньем.

Эдька вернулся с удовлетворенной физиономией.

– Ну вот, и от Помидора может быть польза, – самодовольно возвестил он. – Обещал позвонить всем, от кого хоть что-нибудь зависит!

– Кому он может позвонить? – удивилась я. – И чему это поможет?

– Да ты что! – вознегодовал Эдька. – Да Рюмин со всеми шишками в городе вась-вась, он с начальником полиции и с прокурором в сауне парится!

– И что, – засомневалась я – Сережу освободят?

– Ну-у, освободить не освободят, но хоть мордовать не будут.

Мысль о том, что Сергея могут «мордовать», раньше не приходила мне в голову, и Эдькины слова просто убили меня. Стало страшно, внутри все затряслось.

– Эй, эй, – забеспокоился Эдька, глядя на меня. – Только без истерик! Сказал же, что не будут мордовать!

– Эдя, что я наделала, – еле выговорила я трясущимися губами. – Я же Сережке только навредила. Витя же меня просил, чтобы я не лезла в это дело, а я полезла. Помочь не смогла, только навредила. Теперь все они будут говорить, что я нарочно бабку до инфаркта довела, по Сережкиному наущению.

– Потому что ты – баба и поступила по-бабьему, – убежденно заявил Эдька. – У вас, у баб, работают не мозги, а эндокринные железы. Чуть что, сразу – ах! ох! Гормональный всплеск и эмоции. И несетесь, как курицы безголовые, квохчете и глупости творите!

– Кто бы говорил! – озлилась я. – Хочешь увидеть настоящего гормонального неадеквата – посмотрись в зеркало! Или все эти Розики-пусики – не от гормонов, а от большого ума?

– Вот это не трожь! – окрысился Эдька. – Это святое!

– Вот как, – продолжала язвить я. – Святое! Смотри не вознесись от такого количества святости!

Несколько секунд мы с Эдькой сверлили друг друга злыми глазами. Потом я опомнилась. О чем я думаю, в то время как Сергей сидит в тюрьме, и его, может быть, бьют! Эдька, видимо, подумал о том же.

– Ладно, – примирительно сказал он. – Чего мы собачимся, надо думать, как Сереге помочь. Ты Витюхе звонила?

– Только утром, – ответила я. – Потом он был недоступен.

– Знаешь, – задумчиво сказал Эдька. – Из твоего рева я понял, что улики против Сереги косвенные. А в этом случае все зависит от адвоката. Витек – хороший адвокат. Увидишь, он Серегино дело в суде развалит.

Он сказал это так, будто нисколько не сомневался, что Сергея все-таки будут судить, и это окончательно меня подкосило. Я, уже не в силах сдерживаться, зарыдала в голос.

Эдька досадливо крякнул и извлек из холодильника увесистый пузырь с аптечной этикеткой. Откуда-то достал мензурку, доверху наполнил ее из бутыли и, подойдя ко мне, насильно влил в меня это подозрительное пойло. Я на миг ослепла, оглохла и забыла как нужно дышать. Эдька с интересом наблюдал, как я с вытаращенными глазами и открытым ртом пытаюсь сделать глоток воздуха.

– Что это? – прохрипела я, когда мне наконец это удалось.

– Душеукрепляющее, – объяснил Эдька и снисходительно добавил: – Спирт, медицинский.

Огненный шар в моем желудке начал растекаться во все стороны – в ноги, в руки, в голову. Мне стало ужасно жарко, я стащила с себя «мамину» кофту, бросила ее на спинку кухонного диванчика, оттянула ворот водолазки, но мне все равно казалось, что я сейчас расплавлюсь изнутри.

Лежащий на столе Эдькин телефон вдруг заерзал и разразился резкой трелью. Эдька взял трубку и недовольно спросил:

– Ну чего тебе?

В трубке забился Веркин голос. Эдька слушал, раздраженно морщился и огрызался:

– Ну здесь она сидит… Откуда я знаю? Телефона у нее нет… Она сейчас к болтовне мало способна, я ее слегка наркотизировал… Да не верещи ты! Даю, даю… – и он протянул трубку мне.

– Грека! – заорала Верка, так, что у меня зазвенело в ухе. – Что этот гад с тобой сделал?

– В-в-еруня, – заплетающимся языком заговорила я, – в-все в п-п… порядке… П-просто я не привыкла к медицинскому спирту…

– Сейчас приеду и убью этого гаденыша! – бушевала Верка. – Грекочка, ты как? Я так переживаю за Сережу!

Я поняла, что муж рассказал Верке последние новости, и сейчас она жаждет обсудить это со мной.

– Не надо, Веруня, – попросила я. – Завтра приду на работу и все расскажу.

– Точно придешь? – усомнилась Верка.

– Т-точно…

– А Эдьке все равно достанется, – мстительно пообещала Верка. – Мама завтра придет и его убьет!

– А где м-мама? – пьяно встревожилась я, только теперь сообразив, что время уже позднее, а тети Жени дома нет. – Г-где у нас мама?

– Мама у нас, – поправила меня Верка. – Мы с ней в театр ходили, а потом маму у себя оставили, пусть хоть денек отдохнет от сыночка своего любимого…

Я положила трубку. Эдька смотрел на меня со слегка брезгливой жалостью.