ради общего и не согласилась бы, – загадочно ответила она и прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

Глава 8

Клим старательно отгонял все мысли, уверенный, что с пустой головой легче работать ногами. Мимо ушей с висков стекали струйки пота, и под тенниской уже было мокро, но он упорно давил поочередно на каждую педаль и делал это с такой силой, будто пытался тем самым подавить в себе того малодушного и трусливого человечка, который то и дело подавал голос: «Да плюнь ты на все! Брось эту глупую затею… Смешно ведь в сорок лет кататься на велосипеде! И главное – зачем?»

Ответа у него не было, но сдаваться Клим не собирался до тех пор, пока еще мог глотать раскалившийся воздух. Тот застревал в горле, не доходя до легких, и приходилось вдыхать часто, но так же неглубоко. Кроссовки, которые ему подыскали, сначала показались по размеру, а теперь жали ноги так, что большой палец уже казался расплющенным.

Чтобы не отстать окончательно, Клим цеплялся взглядом за метавшийся по ветру пучок длинных пепельных волос, похожий на струю дыма. Он повторял про себя, забывая, что не следует думать вообще ни о чем: «Дыма без огня не бывает… А есть ли он в ней – этот огонь? Мне его вовек не разжечь, это точно. Как мне в голову-то взбрело, что я вообще могу ей понравиться?»

За городом дорога стала ровнее, и Клим наконец отдышался и украдкой отер пот. Уже смелее взглянув на Зинину спину, туго обтянутую желтой майкой, он усмехнулся про себя:

«Лидер! За ней не угонишься…»

Только сейчас Клим припомнил, что она даже ни разу не обернулась, и со злостью сказал себе, что Зина попросту о нем забыла. Ей было приятно и весело ехать рядом с мужем, которому хватало дыхания еще и на то, чтобы болтать и смеяться. В отличие от жены, Иван то и дело оглядывался и кричал Климу что-нибудь подбадривающее или просто озорно подмигивал, приподнимая темные очки. Он, конечно, был в шортах, и Зине, наверное, нравилось посматривать, как работают его крепкие загорелые колени.

«Какого черта я потащился с ними?! – растравив себя, взвыл Клим. – Я и не раздеваясь выставил себя на посмешище. Поплелся за ней, как бездомный пес… Разве у меня нет дома? И разве меня там не ждут? Он был все это время. А у нее свой. И этого уже не изменишь…»

Ему вдруг до боли в мышцах захотелось узнать, что же они придумали бы там, в его сне, если б не зазвонил этот проклятый будильник? Клим ненавидел его всю жизнь, но был вынужден слушаться, как любой работающий человек, день которого уже начинается с подчинения чужой воле. Освободились бы они или нет? Он вспомнил, как Маша сотни раз доказывала ему, от бессилия выпучив ставшие водянистыми глаза, что – «Да я тебе говорю!» – умеет «заказывать» сны.

«А что, если попробовать? – похолодев от очевидного безумия этой затеи, подумал Клим. – Может быть, это своего рода самогипноз? Самовнушение. Или чудо? Да нет, какие уж тут чудеса… Странно, я так легко решился на это сейчас, а ведь ни разу за все эти годы даже мысленно не допускал, что Маша говорит правду. Почему так? Когда дело касается самого себя, человек принимает любую нелепость, любой абсурд. А в других малейшая странность кажется болезненной аномалией. Которую непременно нужно вытравить. Или вылечить – разница невелика!»

Ему пришел на ум мальчик, из бывших пациентов, который утверждал, что умеет читать мысли. Каждому он говорил: «Ты думаешь про секс», и почти все терялись, ведь ни один не мог сказать, что совсем об этом не думал. Клим определил у него параноидную форму шизофрении, а теперь запоздало засомневался: а что, если ребенок и вправду умел передвигать неодушевленные предметы и посылать мысли на расстояние? Мальчишка говорил об этом как о вполне естественных вещах, правда, продемонстрировать это ему так ни разу и не удалось. Но, может, как раз потому, что Клим не верил? Может, чтобы получилось, сбылось что-то самое сумасшедшее, нужно для начала поверить в это всем своим существом: душой, мозгом, каждой клеткой тела?

Он опять пристально посмотрел на смуглую Зинину шею, приоткрывшуюся от того, что ветер подул сзади и перебросил волосы на лицо. Продолжая вести одной рукой, она пыталась убрать их с глаз, но пряди выскальзывали и снова падали на лоб. Климу стало страшно от того, что Зина может сейчас упасть на какой-нибудь кочке, не справившись с управлением. Но ветер нехотя сменился и забрал чуть правее, откинув беспомощные волосы.

Они так ощутимо скользнули по его лицу – самые кончики сплетённых кос, – что Клим сам сильно вильнул, едва не задев ехавшего сзади Жоржика. Не заметив этого, Клим машинально оторвал от руля ладонь и потрогал щеку, словно на ней могли сохраниться несколько волосков. Велосипед бестолково заметался по дороге, потеряв уверенность, и Климу пришлось схватиться за руль. В этот момент Иван в очередной раз оглянулся, заметил его неловкий маневр и притормозил, что-то сказав Зине.

«Наверное, посетовал, что придется подтолкнуть этого неуклюжего медведя», – мрачно предположил Клим, упрямо глядя на дорогу, покато проскальзывающую под узкое колесо.

– Ну как, есть еще порох в пороховницах? – весело поинтересовался Иван, подобравшись поближе.

«Пошел к черту!» – огрызнулся Клим про себя.

Не дождавшись ответа, Иван спросил уже деловым тоном, какой, наверное, хорошо знали у него в салоне:

– Клим, вам нужен аванс, чтобы вы могли спокойно работать?

– Что это значит? – неприятно удивился он.

– Как что? Это мировая практика. Автор получает заказ и аванс…

– Какой еще заказ?

От предчувствия ловушки у Клима опять сбилось дыхание, но ему не хотелось, чтобы Иван заметил это, и он постарался не хватать воздух. От недостатка кислорода в голове зашумело, а дорога стала едва различимой, будто внезапно сгустились сумерки.

– На пьесу, – сквозь зубы пояснил Иван, заразившись его раздражением.

– Какую пьесу?

– Ну, началась комедия! На новую, естественно, не на «Лягушку» же!

– А с ней уже покончено?

Иван посмотрел на него повнимательней и уже без злости протянул:

– Так вот в чем дело… Нет, Клим, что вы придумываете? Ваша пьеса не однодневка. Наверное, потому что вы построили ее на аллегориях. Зрителям это нравится, – он заразительно хохотнул. – Они кажутся себе умнее, когда смотрят такие пьесы. Ну и мы себе тоже от того, что в них играем. Нам нравится ваша пьеса, Клим! Вы уж нам все-таки не изменяйте по возможности…

– В