– Я тебе представлю! – пригрозил Иван. – Моего клюва не хватает?

Клим выдал остаток познаний:

– Говорят еще, что аист может покончить с собой из ревности.

Не поведя бровью, Иван заверил:

– А вот это уже не про меня. Я, может, и не семи пядей во лбу, но не такой дурак, это точно.

– А дураки этого и не делают, – неожиданно холодно заключила Зина.

Но Иван, похоже, и не услышал ее. Вскользь взглянув на Клима, он снова надел темные очки, хотя солнце уже не било в глаза, и озабоченно проговорил:

– Может, сейчас и неподходящий момент… А может, самый подходящий…

«Так, началось», – Клим даже испытал облегчение, потому что все равно ждал этого разговора. Выскользнув из-под руки мужа, Зина отошла в сторону и, присев, стала натягивать расстеленную на траве клеенку.

Лучезарно улыбнувшись, Иван проговорил, приятно понизив голос:

– Клим, я ведь еще ни с кем вас не познакомил, хотя вы уже наш человек.

– Что значит ваш человек? – угрюмо поинтересовался Клим.

– Мы сроднились с вашей «Лягушкой», – он снова щедро блеснул улыбкой. – Мы теперь вроде как в одном болоте.

Клим упрямо отверг:

– Нет уж! Я ни в какое болото не собираюсь.

Он подумал, как же ему повезло подслушать тот разговор на лестнице. Иначе сейчас он наверняка развесил бы уши, размяк и потом уже просто не смог бы отказать Ивану. Зацепив пальцем, тот приспустил очки и внимательно посмотрел на Клима поверх темных овалов.

– Ну хорошо, – согласился он. – Я неудачно выразился. Язык мой – враг мой. Так, Клим?

Он промолчал, ожидая продолжения. В светлых глазах Ивана промелькнуло что-то, похожее на смятение, но заговорил он прежним веселым голосом:

– Я имел в виду, что все мы как одна семья. И артисты, и люди, которые нам… помогают. Вы тоже здорово помогли нам, Клим!

– Ну ладно, – оборвал Клим, которому уже стало неловко за него. – Насчет вашей семьи я уже все понял. А от меня вы чего хотите?

– А вы уверены, что я непременно чего-то хочу от вас? – медленно процедил Иван, не спуская с него глаз.

– И боюсь, что я окажусь прав!

– А вы не бойтесь! Смелого пуля боится… Клим, вы действительно правы. Нам опять нужна ваша помощь.

Клим невозмутимо уточнил:

– Речь идет о новой пьесе?

– Нет. О пьесе мы еще поговорим… Но сейчас я нуждаюсь в помощи врача, а не драматурга.

Наверняка зная, что может себе это позволить, Клим насмешливо сказал:

– Вы выглядите слишком здоровым человеком, чтобы нуждаться в помощи врача.

– Ну, это как сказать, – уклончиво ответил Иван и смущенным жестом взъерошил свои яркие волосы. – Честно говоря, теперь мое здоровье в ваших руках.

«Черт! – испугался Клим. – Неужели ему угрожают? Может, я не все слышал?»

Иван осторожно взял его под локоть, чего Клим терпеть не мог, и медленно повел вокруг стола:

– Понимаете, сын моего друга попал в совершенно дерьмовую историю. Положа руку на сердце, этот парень – полный кретин! Но чтобы это доказать, нужно заключение специалиста. Врача. Вы же не хуже меня знаете, какой у нас кругом формализм!

– Нет, – коротко сказал Клим, глядя на потемневшую траву под ногами.

Словно не веря своим ушам, Иван удивленно переспросил:

– Нет?

– Нет.

– Клим, может, я невнятно объяснил… Такие услуги хорошо оплачиваются. Очень хорошо.

– Догадываюсь. Но с этим не ко мне.

– Почему?

Ему даже стало смешно от того, что для Ивана естественная порядочность нуждалась в оправдании.

– Просто я такими вещами не занимаюсь.

Хмыкнув, Иван укоризненно посоветовал:

– Ну, вы из себя святого-то не изображайте! Все врачи этим занимаются.

– Может быть. Я не знаю. Я никогда не обсуждал этого с коллегами.

– Клим, вы что, действительно никогда не делали ничего подобного? – было заметно, что Иван не может поверить совершенно искренне.

Внезапно ощутив неловкость, будто в сорок один год он признавался в своей девственности, Клим скованно усмехнулся:

– Боюсь, что не делал…

– Да вы просто ископаемое какое-то!

– Ну, может быть…

– Давайте попозже вернемся к этому разговору, – решил за него Иван и, легко нагнувшись, подхватил бутылку. – Сейчас вот выпьем, расслабимся…

– Выпьем, – согласился Клим. – Но говорить об этом больше не стоит.

Пренебрежительно махнув рукой, Иван засмеялся, красиво поблескивая зубами:

– Я понял! Я ведь вам сумму не назвал!

– Можете не стараться. Ничего не выйдет.

– Но я все-таки попробую!

– Ты же слышал, что он тебе сказал, – беззвучно приблизившись, Зина встала сбоку от обоих, как опытный рефери, готовый вмешаться в любую секунду.

Даже не взглянув на нее, Иван холодно отрезал:

– А ты лучше не вмешивайся. Режь свои помидоры. Жрать хочется.

– Я уже все нарезала. Оставь его в покое! Он же сказал тебе, что не собирается лезть в эту грязь!

– Еще один чистюля? – сквозь зубы спросил Иван и едко усмехнулся. – Надеетесь таким и остаться? Но это у вас вряд ли выйдет, господин драматург! Все равно замажетесь… Чем-нибудь да замажетесь. Что вы так смотрите? Вот мне нужны деньги на следующую постановку, так я говно за ними готов выскребать, лишь бы помогли. Не осталось в наше время чистеньких, ясно вам?

Внезапно вспомнив, Клим улыбнулся:

– А знаете, какое слово изо всех человеческих выбрали в качестве ругательства шимпанзе? Грязный. Смешно, правда? Грязный…

Глава 9

Остальное Клим помнил, как принято говорить, «как в тумане». Хотя туман предполагает поглощение всех деталей и затушевывает любые впечатления, а Клим некоторые вещи помнил удивительно ясно. Особенно отчетливо ему запомнилось, как растянулось во времени не значившее ничего особенного удивление: «Почему я захмелел с трех глотков?»

Он все пытался спросить об этом у Зины, сохраняя в памяти уверенность, что она должна знать ответы на все вопросы. Но Иван все время мешал ему заговорить с ней, отвлекая какими-то пустяками, которые сразу же выпадали из памяти. Зато хорошо запомнилась его ухмылка: «Так ты напишешь для меня пьесу про аиста?»

Клим все порывался выяснить, кто дал право этому красавцу с тяжелой цепью говорить ему «ты», но каждый раз что-нибудь сбивало его – то подливали пива, то сам Иван вдруг начинал кричать:

– Последний сезон! Я говорю вам: последний сезон я терплю это полулегальное существование! Двадцать первый век мы встретим в качестве профессионального театра. Я уже прощупываю почву.

Клима почему-то смешило это выражение, и он уже весь трясся от беззвучного смеха, чувствуя плечом, что Зина тоже посмеивается. Иван перегибался через него и говорил как бы жене, но обращаясь к обоим:

– А те, кто ржет больше всех, потом еще извиняться прибегут!

От этих