стараюсь, но в итоге хочу ещё сильнее. А этот чмошник… На фиг он тебе сдался?

Все видели, что мы сюда пошли. Там мама, Прохор, пьяный Николай и чокнутая Майка. И целая больница пациентов.

Он целует меня, кусает, мучит, я пытаюсь его оттолкнуть, но задыхаюсь от наслаждения. Так хорошо, что аж страшно. Его руки везде, он как спрут. Он меня стискивает, лишая воздуха.

А дальше стук! Резкий!

— Константин Леонидович, нам инструменты нужны. У Разумовского весь набор ушёл. А у вас щипцы и расширители в шкафчике ещё были. Смена закончилась. А Разумовский принял сверх меры.

Позор! Они все всё понимают, но меня в этом пьяном, страстном, безумном бреду волнует другое:

— У вас с собачницей что? — задыхаюсь, отодвигаюсь и задаю вопрос, чтобы остыть и убедиться в своей правоте.

— Не понял? — Тянет к себе, трогает между ног, водит рукой по ткани.

— С той бабой в парке. С собакой. Это девушка ваша, доктор Ткаченко? Возлюбленная?

— Да прям возлюбленная. — Продолжая гладить, жарит языком по шее. — Было пару раз, да и всё.

«Было пару раз». Смотрю на него бешеными глазами. Вроде красивый свободный мужик и никому ничего не должен. И я не имею права что-то предъявлять. А меня всё равно отрезвляет.

А ещё в скважине поворачивается ключ. Подхватываю брошенный на пол паспорт. И бегу.

— Мы подумали, плохо вам, доктор, — дружно смеются медсёстры.

Точно, именно так они и подумали.

Глава 22

На улице понимаю, насколько сильно я устала. Подбираю с асфальта брошенный букет, двумя пальцами приподнимаю сидящего на бордюре Шурика.

— Отпустил вас ваш злой волк?

— Помогите мне ваш велосипед прикрепить к велопарковке, я смотрю, у вас тут и замок есть. Паспорт у меня, — бью себя гипсом по карману.

Пока мы с пьяным Шуриком пристёгиваем велосипед и несколько раз роняем то ключи, то замок, то само транспортное средство, из больницы как ни в чем не бывало выходит Ткаченко.

Только лицо каменное. Без какой-либо весёлости и страсти. Пытаюсь уговорить Шурика оставить велосипед. Оркестровик очень переживает, что его украдут. Как бы между прочим поднимаю глаза на доктора, он садится в машину. На душе гадко. И от этого «было пару раз» должно было отрезать под корень. Но быстрый взгляд снова и снова находит его. Интересно: куда он везёт мою подругу? Хотя нет, совсем не интересно, вот только сердце стучит, как молот, и даже немного тошно, что развернулось всё это странно и дико.

Мы с Николаем, практически обнявшись, топаем по пешеходному переходу через дорогу. Машина доктора трогается, едет прямо на нас. Наш же Тянитолкай явно нацелен не на скорость передвижения, а скорее на результат: добраться бы уже до такси, а потом и домой, без дополнительных потерь. Достаточно уже того, что Шурик из помощника неожиданно превратился в балласт. Одним словом, быстро не получается. А доктор явно не планирует останавливаться. Тормозит в последний момент практически у самых моих ног.

Ну давай, сделай мне ещё одну травму.

Повернувшись, встречаюсь с ним глазами. О его мрачный взгляд сквозь лобовое стекло можно порезаться. Доктор Зло давит на клаксон.

Прошу Шурика поторопиться, а у самой аж всё горит внутри. Да уж, не умеет наш добрый доктор принимать отказы.

Как только мы покидаем зебру, Ткаченко давит по газам, и машина резко срывается с места. Спину обдаёт сквозняком. Становится совсем грустно.

На этот раз вперёд я усаживаю Шурика.

Сама сажусь с мамой и просто отдаю ей паспорт. Отворачиваюсь к окну.

— Что случилось, доченька? — Мама чувствует моё настроение.

На коленях ободранный букет оркестровика, а в душе полный бардак. Смотрю, как мимо летят дома и фонарные столбы, и сама не понимаю, что случилось.

— Взаимное недопонимание, мама, случилось.

— Интересно, куда он Майку повёз. Неужели добилась своего?

— Мама, я тебя умоляю — молчи.

— Ладно.

Прохор качает головой, а Шурика неожиданно тянет на философию:

— Я, Ульяна Сергеевна, отца никогда не знал. Моя мама говорила: есть такие мужчины, что как тигры в клетке, к ним за решётку лучше не заходить. А то плакать придётся. Вот ваш докторишка — он такой. Ну его к чёрту.

Ничего не отвечаю, продолжаю смотреть в окно. Было так весело, а стало вдруг тихо и грустно.

В следующий понедельник я иду на работу. Мне не сняли гипс, но если надо что-то писать, мне помогает наша секретарша Женечка. Ну не могу я больше дома, просто не хочу. Устала в четырёх стенах.

Прокручивая пальцем колесико мышки, смотрю планирование работы дополнительных кружков, факультативов и курсов в школе. Майку я в свой первый рабочий день ещё не видела. Она мне не звонила, и я ей тоже. Знаю только, что, судя по табелю, она на работе.

Я так и не спросила, куда они тогда поехали. Обычно мы списываемся несколько раз за день, а сейчас полная тишина. Ни я, ни она не хотим говорить о нём. Протрезвевший Шурик столько