теряю сознание от волнения рядом с ним, выпрямляюсь и поправляю двумя пальцами одежду. Отступаю.

— Так, — с серьёзным лицом смотрю на настенные часы, а у самой аж венка дёргается на шее. — До звонка ещё есть время. Посидите в холле, доктор Ткаченко. Я попрошу секретаря, чтобы предупредила Майю о вашем прих…

— Да, что с вами не так, Ульяна Сергеевна? — Всплеснув руками, доктор без приглашения плюхается на маленький диван в углу моего кабинета.

— В смысле? — Делаю особенно суровое выражение, сажусь на рабочее место.

— Да вас же трясёт аж, когда я к вам прикасаюсь. Я такую реакцию на себя ни у одной женщины не встречал, но вы упорно делаете вид, что вам всё равно. Это так верность ничтожному Шурику проявляется?

— А вы Шурика не обзывайте, он, в отличие от вас, очень хорошо знает это слово.

— Слово «трясёт»? — Перекидывает ногу на ногу, берёт журнал посещаемости учеников седьмого класса по фортепиано.

— Слово «верность»!

Жарит взглядом — и снова в журнал.

— Я так понимаю, с Шуриком у вас исключительно платонические отношения, ибо для того, чтобы заняться сексом, вам, Ульяна Сергеевна, необходимо обменяться кольцами у алтаря и дать клятву на крови. — Вчитывается в список. — Ты смотри, сколько пацанов на фортепиано учатся. Неожиданно.

— Ну мы в этом плане с вами, Константин Леонидович, прям противоположности. С кем угодно и где попало — это, безусловно, ваш стиль. В кустах, так в кустах. Почему бы и нет? На стоянке у мусорного бака? Пожалуйста.

— А вы, Ульяна Сергеевна, не завидуйте.

— А я не завидую, я осуждаю. — Попой пододвигаю кресло к столу и, уставившись в монитор, начинаю крутить колёсико, изображая бурную деятельность.

— Бедный Шурик! — Отрываюсь от монитора, наши взгляды встречаются. Затем доктор берёт следующий журнал.

— Не такой уж он и бедный, — размышляю. — Видели, какой у него велосипед? Не три копейки, между прочим, стоит. Рама добротная, сиденье кожаное. У него там и тормоз имеется.

— Про тормоз могли бы не рассказывать, оно и так понятно.

— Знаете. — Сощурившись и откинувшись на кресле, устраиваю поудобнее гипс и перестаю крутить колёсико мышки. — Я всегда полагала, что доктора очень занятые люди. Ну там смена, потом ещё смена, и ещё смена. И всё это без воды, питья и сна. А у вас, я смотрю, много свободного времени разгуливать по чужим рабочим местам.

Дверь в кабинет открывается.

— Ульяна Сергеевна, вам ещё нужна моя помощь? А то мне на почту надо, — заглядывает в щёлку Женечка и, увидев доктора, смущается, цепенеет, какое-то время не двигается. — Ой, у вас посетитель. Извините, я не знала, что вы свободны, — хихикает, путая слова, — то есть заняты.

Закатываю глаза, поражаясь её реакции на доктора.

— Нет, Женечка, спасибо. Идите на почту.

Наша секретарша смотрит доктору в глаза и прощается конкретно с Ткаченко, хотя я их даже не знакомила.

Затем мы снова остаёмся наедине.

— Несчастная Майка, с вами, Константин Леонидович, страшно ходить по улицам. Того гляди отобьют. Причём я имею в виду — прям физически. Соперницу за хвост — и лицом об коленку.

Он смеётся.

— У нас с Майей, как вам известно, общее дело. Не стоит к ней ревновать.

Усмехнувшись, меняю позу. Рука под гипсом теряет чувствительность.

— Понаделали делов. Теперь надо в школу их водить.

Не прекращая ухмыляться, доктор смотрит на меня в упор.

— Вот как в вас, Ульяна Сергеевна, может сочетаться такая яркая сексуальная привлекательность и непрошибаемая душнила?

Недовольно поджимаю губы. Нервничаю. Двумя пальцами кручу серёжку в ухе.

— Я тоже не понимаю, как можно быть таким легкомысленным в личном плане и знатоком своего дела — в профессиональном?

Он внимательно следит за мной. Горячим, страстным взглядом. Уже и журнал не читает. Только меня смущает. А я даже так, на расстоянии, чувствую желание. Кошмар. Я скоро себе металлические трусы на замке прикуплю, чтобы от доктора спрятаться.

Нет, ну как на него Женечка засмотрелась?! Уму непостижимо! Она же у нас такая скромница. Я вообще не думала, что она по этой части. В смысле интересуется отношениями и мужчинами. А тут аж обомлела. Слова перепутала. И так со всеми. Все женщины от него без ума.

А что, если она ему тоже понравилась? И сейчас он из моего кабинета выйдет и припустит за ней? И будет у него уже три поклонницы в этой школе.

Хочется стукнуться головой о рабочий стол! Откуда столько эмоций? Я же его даже к дивану ревную, ручку которого, он так страстно поглаживает, продолжая сверлить меня взглядом.

— А вот и звонок! — Натягиваю широченную улыбку, радуясь грохочущей трели под потолком. — Кабинет три десять, Константин Леонидович, — напоминаю доктору, возвращаясь к своему колёсику и монитору.

Глава 24

— Проводите меня, — не даёт мне выставить себя из кабинета Ткаченко.