— Вы говорите об опухоли? Ну, не в деталях, но я бы сказала, что это довольно очевидно, к сожалению… — пробормотала Райская.

— Нет, Мария. Это не то, о чем я говорю.

— Тогда нет, — вмешался Евгений. − Мы больше ничего не знаем.

— Как я и думала… Роман страдает так называемой деменцией тела Леви. Это нейродегенеративное заболевание, раннее старческое слабоумие, сходное с болезнью Альцгеймера. За относительно короткий промежуток времени оно приводит к тяжелому когнитивному снижению, сопровождающемуся проблемами с памятью, широкими колебаниями внимания, паранойей, тревогой, паническими атаками, галлюцинациями, тремором покоя и целым рядом других ужасных симптомов.

Евгений и Мария погрузились в тягостное молчание: эта новая информация путала все карты.

— Связи с опухолью нет, но вполне вероятно, что рак ускоряет развитие деменции… Он скрывал это, чтобы сохранить работу. Он даже не говорил мне, я сама это обнаружила.

За манерой поведения элегантной женщины, сидевшей рядом с ними, Мария видела страх и муки, которые та испытывает в одиночку. Ей было жаль ее и в то же время она восхищалась ею; она знала, в какую безводную эмоциональную пустыню погружаются те, кто беспомощно наблюдает за тем, как уходит человек.

— Никто не может сказать, как быстро это произойдет, успеет ли опухоль убить его до того, как он потеряет всякое чувство реальности, но я могу заверить вас, что с каждым днем я теряю частички его. Я вижу это: это происходит на моих глазах. Он как будто медленно атрофируется.

— Я думаю, что есть соответствующие лекарства… — начал Евгений.

— Мы можем лишь попытаться контролировать болезнь, временно смягчить ее с помощью лекарств, но остановить ее мы не можем.

— Признаюсь честно: на днях мы заметили, что что-то не так.

— И вы даже не представляете, как он себя чувствовал, как унижался, что его разум предает его перед вами. Это самое болезненное: осознавать, что с ним происходит. Он осознает это. И это разрушает его…

— Черт, вы не представляете, как мне жаль. Он очень умный человек, и, если не считать того дня, он всегда казался нам вполне вменяемым, — сказала Мария. − Мы… Мы можем что-нибудь сделать?

— Я не имею ни малейшего понятия. Честно говоря, я даже не знаю, зачем я сюда пришла, но мне показалось, что вам важно это знать. Неврологи, наверное, не согласятся, но я думаю, что именно его одержимость этим делом сделала его больным.

— Вы говорите о нераскрытых убийствах?

— Да, это так. Это мучает его с тех пор, как я его встретила. Это дело убивает его. В буквальном смысле.

Евгений подумала о возвращении в «логово» Барсукова в Саки, где полицейский хранил всю информацию об убийствах: в конце концов, сознательное замыкание в этой реальности должно было сделать его больным, в этом он был уверен.

— То есть вы предлагаете не возобновлять дело? — напрямую спросил Кротов.

— Я не знаю, и не думаю, что решение зависит от вас. Я бы хотела, чтобы он остановился, серьезно задумался о лечении и оставил этот ад позади.

— И как вы убедите его сделать что-то подобное? — спросила Мария.

— Сказав ему, что вы берете на себя ответственность, что именно вы попытаетесь восстановить справедливость, — произнесла Регина.

Глава сорок пятая

Горный массив Демерджи, южный Крым

Из лесной гущи они услышали, как ветер свистит между трещинами в скалах, создавая странное переплетение жутких шепотов. Окружающая природа словно предупреждала их перед тем, как они войдут на эту территорию предков, в этот невидимый разлом между настоящим и прошлым. За шепотом ветра, гипнотическим жужжанием насекомых и каскадом ночных звуков они различили сухой треск желудей, растоптанных их тяжелыми ботинками на узких гранитных каменных дорожках, по которым ходят только дикие животные и которые никак не приспособлены для передвижения людей.

Михаил следовал за отцом, проворный, как горный зверек, с глубоким волнением: он мечтал об этом моменте всю свою жизнь. Деревья и кустарники, раскачивавшиеся на ветру, источали сильные ароматы: подросток отчетливо ощущал аромат дикой лаванды и розмарина, которые бодрили воздух, превращая каждый глоток кислорода в укрепляющее средство, помогавшее преодолевать трудности подъема. Они включили электрические фонари, когда темнота постепенно сгустилась, и подросток заметил на коре деревьев насечки: полумесяцы, спирали, треугольники, пентаграммы и другие эзотерические символы, которые, казалось, предвещали инициационное путешествие в нечто неизведанное.

Через несколько десятков метров лампа Михаила осветила первые жертвенные столбы: это были заостренные палки, воткнутые в землю, с которых свисали гнойные тушки животных и птиц, кишевшие червями; несколько лет назад он и его двоюродные братья взяли на себя труд окружить место смерти этим ограждением, которое, по словам старших, создавало защитную силу, своего рода барьер, призванный предотвратить доступ непосвященных к священному месту; Для них это было сродни игре, когда они закалывали мелких диких животных, заботясь о том, чтобы заменить их, когда время и стихия лишат их плоти, но никто из них так и не понял, в чем именно заключался этот макабрический обряд, которому взрослые придавали такое значение.

Когда мальчик переступил порог этих столбов, под прической у него пробежали мурашки. Он никогда не заходил так глубоко в горы. Даже когда он приезжал в Алушту вместе с отцом, Всеволод ограничивался только небольшими горными экскурсиями.

— Не страшно? − неожиданно спросил Всеволод.

— Нет, отец. Я буду в порядке.

— Тогда перестань оглядываться по сторонам и смотри под ноги. Не так уж много нужно, чтобы потерять равновесие и упасть в эти расщелины. Там, внизу, полно скелетов смельчаков, погибших по неосторожности, — сказал ему Всеволод. − Никто не удосужился их извлечь, потому что эти колодцы слишком глубоки.

Михаил с ужасом смотрел на каменные пустоты между скалами и качал головой, боясь провалиться внутрь.

Они продвигались с трудом, поднимаясь все выше и выше. На ветвях одиноких деревьев, мимо которых они проходили, Михаил увидел примитивные амулеты, призванные отгонять духов, сделанные из черепов животных, скрепленных проволокой; ветер заставлял их звенеть, создавая впечатление, что черепа смеются. Михаил почувствовал, как в горле поднимается вкус супа из свинины и картофеля, которым он ужинал, и, чтобы не поддаться, сосредоточился на скользком от мха гранитном полу, стараясь не вывихнуть лодыжку.

Когда отец подал знак остановиться, мальчик понял, что минеральный запах камня сменился запахом гнилостной сырости, источник которой он не мог определить.

— Мы пришли, — произнес Всеволод.

Михаил растерянно огляделся: перед ним была лишь стена из густого колючего кустарника. Он посмотрел на склонившегося отца и, посветив на него фонариком, увидел невидимую за растительностью полость,