— Нам обязательно туда спускаться? — недоверчиво спросил он, глядя на вход в пещеру.

Латыпов-старший не ответил: он раздвинул руками колючий терновник и заросли можжевельника и позволил себе исчезнуть в каменной полости, скрывавшей загадочную память о предках.

Оставшись один в шепчущей ночи, Михаил набрался храбрости и проскользнул в тонкое отверстие в брюхе скалы, удивляясь, как это его отец-великан сумел пролезть. Воздух казался насыщенным застоявшимся запахом горных недр, настолько сильным, что от него сводило желудок. Внизу температура казалась на несколько градусов холоднее. Мальчик закутался в шерстяную накидку, чтобы согреться.

— Страшно? — с легкой иронией спросил Всеволод, заметив, как от ощущения клаустрофобии расширились зрачки сына.

Его глубокий голос словно отражался сотнями отголосков, а слова, выдыхая, превращались в облака конденсата.

Михаил покачал головой и последовал за отцом в известняковую пещеру. Пройдя несколько метров, он поднял с земли факел и зажег его, осветив подземную полость мерцающим светом пламени и раздразнив колонию летучих мышей, которые взлетели в хаотичном полете над их головами.

— Не обращай внимания… Здесь жили и укрывались наши предки.

— Как давно это было?

— Шесть-семь тысяч лет назад. Может быть, больше.

— Зачем мы сюда приехали?

— Ты задаешь слишком много вопросов, Миша. Просто следуй за мной.

Михаил повиновался. Он погрузился в абсолютную тишину и последовал за отцом, который двигался в темноте пещер с уверенностью летучих мышей, летавших вокруг него. Через несколько минут Латыпов остановился и отошел в сторону, чтобы дать сыну возможность взглянуть на высеченную в скале котловину с высоты птичьего полета.

Подросток взял в руку факел, который протянул ему отец, и, осветив пространство перед собой, посмотрел вниз и почувствовал, как дыхание перехватило в груди.

Глава сорок шестая

Симферополь

— По твоему мнению, именно поэтому у них не было детей? — спросил Евгений коллегу, нарушив молчание, установившееся между ними после ухода Регины Барсуковой. − Из-за этого дела?

— Да, возможно, — ответила Мария, сидевшая рядом с ним на скамейке и устремившая свой взгляд в темноту города. − На месте Регины я бы дважды подумала, прежде чем рожать ребенка, зная, что голова моего мужа всегда где-то в другом месте, в мире тьмы и насилия. Но кто знает, может быть, у них просто не могло быть ребенка.

— Эй, это только я чувствую, что нахожусь на дне ямы, или…

— Нет, мне тоже так кажется, Евгений.

— Бедный человек…

— Да… Как ты думаешь, стоит ли нам рассказать Фирсову?

Кротов размышлял над этим несколько секунд.

— Не знаю… Что бы ни случилось, эта история с безумием ничего не меняет. Все версии, которые мы имеем по этим двум убийствам, не просто холодны, они застыли на месте… Я уже жалею, что согласился с этой женщиной.

— Как ты думаешь, почему он так торопится узнать правду, найти виновного? Тебе не кажется, что это заходит слишком далеко? Это навязчивая идея.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал… Честно, я не знаю.

— Если мы расскажем об этом Фирсову, он, скорее всего, прикажет нам прекратить привлекать его к расследованию.

— Это точно.

— И это убило бы Барсукова даже быстрее, чем опухоль.

— Если, с другой стороны, мы будем скрывать это от него, и он каким-то образом это узнает, Фирсов убьет нас.

— Довольно сложная дилемма.

— Ну что ж. Завтра решим, что делать, — сказала Райская, вставая, − Мой мужчина уже заждался меня.

— Есть новости о Диане?

— Пока ничего.

— Как ты к этому относишься?

Мария помрачнела.

— Плохо… Очень плохо.

— Значит, нас двое, — ответил Евгений и помахал рукой на прощание.

Глава сорок седьмая

Горный массив Демерджи-яйла, южный Крым

Отец и сын Латыповы находились в огромной подземной пещере, скальном гроте, образовавшемся, когда горная порода начинает обрушаться, а продукты обрушения уносятся ветром.

— Спустимся вниз, — прошептал Всеволод слабым шепотом, чтобы не нарушать атавистическую тишину и безмолвие, царившие в пещерах; казалось, что время здесь выкристаллизовалось несколько тысячелетий назад.

Михаил осветил многочисленные пустоты, украшенные спиральными узорами из красной охры — цвета возрождения, пентаграммами, петроглифами, ложными дверями, символизирующими вход в загробный мир, и различными символами богини-матери, которые мальчик видел в музее в Черноморском; видимо, их предки делали небольшие ниши, сооружали алтари и чаши для подношений и погребального убранства умерших, следы которых можно увидеть сейчас. Вазы, ожерелья, статуэтки, оружие, маски украшали это место. Подросток потерял дар речи. Он чувствовал присутствие некой сущности, пронизывавшей все вокруг, словно магнитная сила, проходящая сквозь него и зовущая его обратно. Катакомбы змеились по лабиринту карстовых галерей, пронизывавших чрево горы: эти глубины тревожили и завораживали его одновременно, и он хотел узнать, куда они ведут.

— Здесь покоятся наши предки, — пробормотал Всеволод.

Михаил кивнул, все еще недоверчивый: он и представить себе не мог, что под землей расположен такой огромный доисторический склеп, и что их род настолько древний.

— Пойдем, — сказал отец, положив руку ему на спину, чтобы пригласить его двигаться вперед. − Мы только начали.

Они продолжали свой путь, проходя мимо прямоугольных погребальных камер. Менялись и петроглифы: теперь это были барельефы с изображениями канделябров, рисунки черепов, призванных охранять сон умерших, антропоморфные фигуры с бычьими рогами. Чем дальше они спускались по склону в глубину, тем более спертым, а порой и удушливым становился воздух. Мальчик уже собирался сказать отцу, что ему нужно передохнуть, когда Всеволод взял у него из рук факел и посветил в еще один каменный грот высотой около двух метров, который образовывал последнее помещение некрополя.

— Ничего не напоминает? — пробормотал мужчина.

Перед ними на своеобразном жертвенном алтаре с барельефами, изображавшими спирали, стояла репродукция богини-матери Кибелы в натуральную величину. Ее высота — метр шестьдесят — была не единственным отличием от статуэтки, которую они видели в музее; цвет и материал также были совершенно другими: богиня, которая, казалось, наблюдала за ними, была серо-фиолетовая, с зеленоватыми прожилками, характерного цвета для камня, из которого она была выточена, — карадагского агата.

Михаил явственно ощущал, что от статуи исходит тот самый ток, который охватил его, как только он ступил в грот. Сам того не замечая, по его лицу потекли слезы. У него возникло ощущение, что перед ним не каменная глыба, а живое существо, от которого исходит сверхъестественная, вечная и неизменная сила.

— Вот кто такие Латыповы, сын мой, — негромко произнес Всеволод. − Мы — хранители Богини, с незапамятных времен.

В этих словах чувствовался груз древности, ощущавшийся в каждом слове; Михаил никогда не осознавал этого так сильно, как в тот момент.

— В этом и