двери, я оторвала две полоски скотча, и мы приклеили постер к двери его дома. Отошли на пару шагов назад, чтобы полюбоваться, и он сказал:

— Представляешь себе лицо моего папаши, когда он это увидит?

Но я даже не знала, как его отец выглядит. Тем не менее я кивнула.

— «Изголодался по нам», — процитировала я, после чего дверь распахнулась и оттуда на нас уставилась какая-то женщина в голубеньком купальном халате. Была она не то чтобы сильно старше нас.

— Какого черта вы тут делаете? — завопила женщина, но, увидев Зеки, как будто окоченела. — О боже.

— Мы… собираем пожертвования для сирот. Мы — сироты, — ответила я, но женщина уже убежала. — Зеки? — позвала я.

— Нам лучше уйти, — сказал Зеки неуверенным тоном, размышляя, не забрать ли с собой этот постер, и тут в дверном проеме возник мужчина в семейных трусах и футболке.

— Сын? — произнес он с вопросительной интонацией. Женщина наблюдала за нами из другого помещения.

— Папа? — произнес Зеки.

— Что ты тут делаешь? — спросил его отец. — Почему не позвонил? — Тут взгляд его стал диковатым, и он спросил: — Твоя мать здесь? Это она тебя прислала?

— Я один, а… это моя подруга.

— Здравствуйте, — поздоровалась я.

— Почему ты здесь? — спросил его отец, чей страх, что жена сейчас его прирежет, начал уступать место недовольству.

— Мы ходили в зоопарк, — объяснила я.

— Кто это? — спросил его отец.

— Я уже сказал тебе, — ответил Зеки, начиная заикаться.

— Что это? — продолжал допрос его отец.

Ни там «Я по тебе скучал», ни извинений, ни объяснений, почему посреди долбаного рабочего дня с ним в доме находится женщина, по возрасту годящаяся ему в дочери. Он сгреб постер и принялся его изучать:

— Это… да это ведь то самое, о чем говорят в новостях. На каждом шагу на них натыкаешься.

— Это… типа граффити, — пояснил Зеки.

Его папаша посмотрел на него округлившимися глазами. Перевел взгляд на постер, потом обратно на сына.

— Это ты нарисовал, — сказал он, и это не было вопросом. Он перешел на утвердительные предложения. — Это ты сделал.

— Мы вдвоем это сделали, — вмешалась я, — текст я написала. — Но он не дал мне закончить:

— Извините, мисс, но в данный момент я разговариваю со своим сыном.

— Хорошо, но…

— Сын, это очень плохо. Это… это по-настоящему плохо. Ты сломаешь себе жизнь.

— Кто эта женщина? — неожиданно спросил Зеки. — О ней мне мама не рассказывала. Она что, живет здесь?

— Твоя попытка перевести на меня стрелки, — сказал его отец, — отрицание вины за… это. Господи. Твоя мать совсем запудрила тебе мозги.

— Я так тебя ненавижу, — сказал Зеки.

— Марш в дом! — приказал ему отец, переходя на крик. — В тюрьму захотел за этот… постер? Поверить не могу, что…

— Я тебя ненавижу, — повторил Зеки, скребя пальцами лицо, словно стараясь стереть с него грязь, словно пытаясь согнать каких-то жуков, словно разжигая огонь в своей голове.

— Марш в дом! — повторил его отец, оскалив зубы. — Мы должны решить, что будем… — Но тут Зеки прыгнул на него и принялся царапать ему лицо, впиваясь ногтями глубоко в кожу, так, что тот взвыл.

— Рубен! — закричала женщина.

— Черт! — выругался Зекин отец, пытаясь отодрать руки сына от своей физиономии, однако Зеки вцепился в нее, как бешеная белка.

Я подбежала к ним и со всей силы лягнула мужчину так, что колено у него подогнулось и он оказался на полу. Мой собственный отец был тут абсолютно ни при чем. Просто мне ужасно хотелось причинить боль человеку, причинившему боль Зеки.

— Черт! — снова громко выругался он.

— Я звоню в полицию! — завопила женщина, однако мужчина крикнул:

— Шейла, ты спятила? Даже не думай!

— Идем отсюда, — сказала я Зеки, наконец-то оторвавшему руки от расцарапанной папашиной физиономии. Я заметила у Зеки под ногтем кусочек отодранной кожи.

Мы побежали к машине, и я чуть покрышки не сожгла, дергая с места. Мы оба чуть не задыхались от возбуждения, и я гнала по жилому району со скоростью девяносто километров в час. Мы промчались на знак «движение без остановки запрещено», мимо пожилой дамы с собакой; дама на меня закричала, а я в ответ ей проорала: «Иди на хрен!» — и погнала дальше. В итоге через несколько километров мы заехали на пустую парковку возле бывшего магазина автозапчастей.

— Блин, — удрученно произнес Зеки, при этом тело его было так напряжено, словно он ждал, что его сейчас чем-нибудь шарахнет. — Мы так облажались.

— Все в порядке, — ответила я. — Ты поступил правильно.

— Я просто… Фрэнки, мне так плохо, — сказал Зеки и зарыдал.

— Все в порядке, — повторила я. Его трясло, и когда он делал вдох, из груди доносились какие-то взвизгивания. Это меня напугало. — Все будет в порядке.

— Вся моя жизнь… — сказал Зеки, и несколько секунд были слышны лишь его всхлипывания. — Лучше бы я умер.

— Нет, — ответила я. — Если бы ты умер, Зеки, я убила бы себя. Не умирай. Слышишь? Не умирай. Продолжай жить. Я ведь живу, верно? Ты думаешь, твоя жизнь хуже моей?

— Что мне делать? — спросил он, как будто я это знала. Как будто он по-настоящему в меня верил.

— Иди, иди сюда, — сказала я. Притянула Зеки к себе, и мы неловко обнялись. Его лицо было мокрым от слез, соплей, слюны и пота. Но он сказал, что лучше бы он умер, и я его обнимала. А потом он поцеловал меня соленым ртом. Во рту у него было немного крови, и ее вкус я тоже ощущала; возможно, он прокусил себе язык, пока пытался прикончить своего отца. Я хотела остановиться, просто послушать, как он нормально дышит. Если бы он просто смог ровно дышать, я решила бы, что все будет окей, но Зеки продолжал меня целовать, причем все грубее. Проталкивал свой язык в мой рот, и мне это резко не понравилось. Но я думала только: «Не умирай, не умирай, не умирай, не умирай, не умирай». С кем я разговаривала: сама с собой? С Зеки? С нами обоими? У меня не было особого выбора, кроме как позволить ему меня целовать и не умирать.

А потом он решил перелезть ко мне на водительское кресло и стал отпихивать меня к двери. И принялся трогать руками мое тело, которое до этого никто никогда не трогал. И я хотела, чтобы оно оставалось нетронутым как можно дольше. Зеки мне очень-очень нравился. Но я не желала, чтобы он лез руками мне в трусы на пустой автостоянке в Мемфисе, сразу после того, как наорал на своего отца за то, что тот посреди дня занимался сексом с какой-то женщиной.