ученика на место. Зеки сказал, что с точки зрения передачи знаний, обучения технике и теории это была катастрофа, но ему очень нравилась сама ситуация, когда можно над чем-то работать, вложиться в свое произведение без остатка, а потом идти к преподавательнице, словно к оракулу, и просто стоять и ждать своей участи.

И вот мы в Мемфисе. Он оказался довольно запущенным, с огромными колдобинами и кучами мусора, однако Зеки был счастлив. Мы незамедлительно взяли по хьюи-бургеру, и он оказался таким вкусным! Еще вкуснее он был оттого, что Зеки, впиваясь в него зубами, все приговаривал от наслаждения: «М-м-м-м… как я соскучился по хьюи!», словно вернулся с войны или типа того. Была там когда-то белая стена, вся испещренная граффити, изрисованная черными фломастерами и исписанная надписями вроде «Карен и Джим были здесь 07/06/1996» и «Это М-сити, детка!». Я достала из рюкзака постер, но передумала, схватила фломастер и написала на стене наш текст, после чего Зеки сделал небольшой набросок рук. Поколебавшись, приписал «Зеки и Фрэнки» и с улыбкой на меня взглянул.

— Эту стену постоянно закрашивают, чтобы начать заново. Все это скоро исчезнет, — пояснил он.

Я коснулась пальцами стены и провела ими по нашим именам.

Потом мы бродили по зоопарку, глазея на слонов и обезьян, однако животные выглядели заторможенными, будто обдолбанными лекарствами. Купили мороженого «Диппин Дотс», изготовленного по космической технологии и состоящего из замороженных жидким азотом гранул, сидели на скамейке в «Кошачьей стране», наблюдали за тиграми, которые расхаживали за ограждением, потягивались и пристально вглядывались в пространство. Если я смотрела на тигра слишком долго, полосы на его туловище сливались, как на плакате «Волшебный глаз», и я размышляла, что случится, если залезть за ограждение и попытаться потрогать тигра. Представила себе, как зверь тащит меня за руку, повсюду кровь, а гранулы мороженого тем временем растворялись у меня на языке.

Затем я все-таки достала постер и сложила его треугольником. Зеки сделал то же самое. Сидя на скамейке, мы превратили примерно двадцать постеров в маленькие оригами. Уходя из зоопарка, оставляли их повсюду, маленькие фугасные мины, взрыв которых никому не причинит вреда, зато нам доставит радость.

Я спросила Зеки, можем ли мы еще порасклеивать постеры, и он повел меня в Овертон-парк; мы шли по траве, пока не дошли до Раковины — потрясного амфитеатра, немного обветшалого, но все же по-своему красивого, как красиво будущее в фантастических фильмах сороковых годов. Мы приклеили на Раковину двадцать постеров, постаравшись сделать это как можно быстрее, однако она была огромной, как кашалот, и словно проглатывала и рисунки, и слова. Нам следовало захватить с собой тысячу! По-моему, Зеки заметил, что я разочарована.

— Видишь ли, это лучше работает в Коулфилде, потому что он такой маленький, — сказал он.

И хотя Зеки был прав, мне стало грустно. Я-то уже представляла себе Элвиса Пресли, как он стоит на этой сцене и поет придуманные мною слова, со своим тягучим южным акцентом произносит «изголодался», и в моей голове эта песня звучала так живо, что я прямо слышала ее в своих ушах. Но видение прошло. Остались только мы с Зеки, широко раскинувшийся парк и жгучее солнце.

— Наверное, нам пора возвращаться в Коулфилд, — сказала я, и с секунду Зеки выглядел явно разочарованным, но затем кивнул. Дотронулся до моей руки и произнес:

— Спасибо, что съездила со мной.

Я смущенно кивнула в ответ. Поцеловала его, и он тоже меня поцеловал.

— Ты можешь приезжать сюда в любое время, когда я вернусь, — предложил он. — Теперь ты знаешь, как сюда добраться.

Мне очень не понравилось, что Зеки заговорил о том, что будет, когда он меня покинет, когда лето закончится. Лето закончится, кто бы сомневался, но неужели нельзя притвориться, что оно бесконечно? Почему все стремятся вперед, а я хочу заморозиться в глыбе льда?

— Вообще-то я не знаю, где ты живешь, — сказала я.

— Хочешь посмотреть? — спросил Зеки.

— Да… Наверно, — ответила я.

— Это не так уж далеко. Поехали, — сказал Зеки, и мы зашагали обратно к машине.

Мы доехали до района под названием Центральные Сады[47], очень богатого, состоящего сплошь из старинных, преимущественно каменных домов. Некоторые из них походили на замки, и я сразу же поняла, что, хотя я и знала, что Зеки богат, не представляла себе, как это богатство может выглядеть в реальности. Внезапно мне стало страшно при мысли, что я увижу его дом; мне было уютнее представлять себе Зеки, сидящего на бабушкином диване, поскольку в такой обстановке для меня по крайней мере не было ничего сверхъестественного.

— Приехали, — сообщил Зеки, и мы припарковались перед домом, который, слава богу, был несколько скромнее своих соседей. Он больше напоминал коттедж, но все равно выглядел очень дорогим, — сохранившийся в первозданном виде двухэтажный дом с каменными колоннами, подпиравшими крышу портика. Парадная дверь из дерева, спиленного никак не меньше ста лет назад. Участок в образцовом порядке — ни одного расшатанного садового стула или велика на лужайке не наблюдалось. Возле крыльца стояли садовые качели.

— Так ты здесь жил? — спросила я, и Зеки кивнул.

— Да, я здесь живу, — ответил он, и взгляд у него был какой-то остекленевший.

— Красиво, — сказала я, и мне стало ужасно неловко оттого, что ему приходилось часами сидеть на моей кровати с простынями, купленными на гаражной распродаже.

— Ничего не изменилось, — сказал Зеки, обращаясь больше к самому себе, словно думал, что без него и мамы дом рухнет, сложится, как какая-нибудь игрушка-трансформер, объясняя таким образом причину их отсутствия здесь.

— Очень красивый дом, Зеки, — сказала я, и мне ужасно хотелось, чтобы он ответил: «Дом действительно красивый, и я богат. Но я лучше остался бы с тобой», однако он продолжал пристально на него смотреть. Было три часа дня, солнце жарило уже не так сильно, и дышать стало легче. Кондиционер у моей тачки так себе, и в салоне было душновато, но мы так и сидели в машине с включенным двигателем перед домом Зеки.

— Дай мне постер, — произнес он наконец.

Хотя Зеки сидел ближе к рюкзаку, я решила не усложнять, перегнулась через сиденье и достала один из постеров. Зеки сложил его вдвое, вылез из машины, подошел к почтовому ящику и просунул в щель. Сел обратно в машину, при этом у него слегка дрожали ноги.

— Хочешь уехать? — спросила я, но он ответил:

— Дай мне еще один.

Я дала ему постер, и он спросил:

— Пойдешь со мной? — и добавил: — Пожалуйста.

Мы вылезли из машины. Я взяла скотч, и мы поднялись на крыльцо. Зеки приложил постер к входной