что мы можем игнорировать происходящее в Коулфилде столько времени, сколько понадобится, чтобы не начать сходить с ума. Я сочиняла небольшую историю к рисунку Зеки; он изобразил черный фургон, из открытой боковой двери которого текла мутно-лиловая жидкость. История была про парня вроде этого психа Тимоти Маквея[38]; он пичкал фургоны всякой темной магией и заклинаниями и оставлял их перед телестанциями, чтобы создать помехи телесигналу. А еще Зеки рисовал обложку к роману, который я пыталась закончить в надежде, что профессиональный шрифт и визуальное изображение антипода Нэнси Дрю подскажут мне концовку.

Таким счастьем для меня в то лето были запах Зеки — смесь из пота с чем-то, похожим на нафталиновые шарики, — и звук его карандашей и ручек, так вкрадчиво скребущих по бумаге. Временами казалось, что он нереален, что тело его неосязаемо, но эти запахи и звуки убеждали меня, что он рядом, и были для меня гораздо реальнее, чем его кожа и кости, облаченные в безразмерные футболки и потертые, состаренные джинсы. Не знаю, любовь ли это, когда ощущения от чьего-то тела тебе нужнее самого тела. Не поцелуй, а остающийся после него на губах привкус сельдерея. Не руки, а звучание его рук, занимающихся искусством. Не то, что он приехал сюда лишь на одно лето, а то, что напоминания о нем я, возможно, буду находить потом всю оставшуюся жизнь в самых неожиданных местах.

И да, это восхитительно, и да, я была очень подавленной и странной девочкой, никогда раньше не имевшей настоящего контакта с другим человеческим существом, поэтому я, вероятно, сейчас излишне поэтизирую, но я отчетливо помню и те моменты, когда думала: «Я умру в Коулфилде. Это лето никогда не закончится, и я никогда отсюда не уеду, и не важно, сколько мы постеров развесим, мне никогда отсюда не вырваться». Временами я думала: «Зеки, блин, забери меня отсюда» — и так боялась, что он уедет и забудет меня. Ведь он знал меня только по Коулфилду. Поэтому, решила я, нам надо хотя бы на секунду из него выехать. На нашей коулфилдской карте оставалось так мало мест, не взорванных звездами, не расцвеченных нашими диковинными созвездиями, и теперь, когда этим занимаются все кому не лень, надо отъехать в любом направлении на расстояние какой-нибудь пары часов, чтобы обнаружить нетронутое место, не знающее про Окраину и совершенно к ней не подготовленное. И не успеет оно пикнуть, как мы его преобразуем.

— Можем съездить в Мемфис, — предложил Зеки. — Я показал бы тебе город.

— Вдвоем? — спросила я.

За то недолгое время, что мы встречались, ничего более сближающего у нас не было, хотя сейчас я припоминаю нашу жуткую клятву на крови и тот факт, что на нас, знаете ли, лежит ответственность за одну из самых жутких загадок в истории американской поп-культуры. Но вообще все это было таким странным, даже наши поцелуи, настолько не имевшим ничего общего с цветочными браслетами и футболками, на которых влюбленные пишут свои имена краской из баллончика. Казалось бы, что может быть нормальнее для пары, чем поехать в город и провести там день? Однако меня это пугало почему-то больше, чем кровь.

— Можем расклеить постеры по всему Мемфису, — сказала я лишь для того, чтобы вернуться в понятный мне мир.

— Это было бы весело. Можем пройтись мимо моей школы и повесить их там, — ответил Зеки, и я увидела, что он буквально завибрировал при мысли об открывающихся возможностях. — Можем пойти в зоопарк! Можем съесть по бургеру в «Хьюи». Можем посмотреть игру «Мемфис Чикс»[39]. Ты была когда-нибудь в Грейсленде[40]?

— Ты собираешься расклеивать постеры в Грейсленде?

Я подумала, что если и существует на свете место, где поклонники убьют любого, кто попробует осквернить святыню, то это особняк, в котором Элвис играл в ракетбол.

— Нет, конечно! Хотя… Было бы круто. Я что хочу этим сказать: мы можем расклеивать постеры, не вопрос, но заодно я могу показать тебе город, и мы можем здорово повеселиться.

— Отлично, я согласна… Мне это подходит. Класс.

— Проблема в том… — начал Зеки, нахмурившись.

— В чем?

— Что мама повесится, если узнает, что я поехал в Мемфис, — закончил он свою мысль.

— А тебе обязательно ей об этом говорить?

— А ты своей маме скажешь?

— Обязательно, — ответила я.

Если не считать того, что я натворила этим летом, я была очень хорошей девочкой. Я старалась никогда не волновать свою маму. Ее и так кинули, зачем мне делать ей еще хуже?

— А я, наверно, нет. Если только мы не погибнем по дороге в Мемфис, все будет окей.

— Сколько постеров нам с собой взять? — спросила я.

— Пятьдесят? — предположил он, но я могла поспорить, что думает он не о постерах, а о бургере в «Хьюи» или как там его. Зеки хотел похвастаться, каким крутым был Мемфис и без наших коулфилдских достижений. Но разве мне было до этого дело?

— Давай возьмем сотню, — сказала я. — На всякий случай.

Я подкатила к маме в тот же вечер, после того как мальчишки ушли встречаться с друзьями. Испекла несколько шоколадных брауни из готовой смеси, так как она любила сладости, а потом мы уселись смотреть запись передачи «Рассказчики» с обожаемым ею певцом Джексоном Брауном[41] на канале Ви Эйч Уан[42], которую мама сделала незадолго до этого и регулярно пересматривала за банкой пива в конце дня. Сразу после ее любимой песни «Доктор, мои глаза…»[43] я спросила, можно ли мне поехать вместе с Зеки в Мемфис.

— Что там еще стряслось? — спросила мама, продолжая мурлыкать песню, но потом переключила внимание на меня. Я видела, что она немного раздражена тем, что я подпортила ей минуту покоя после долгого дня. Она поставила банку с пивом на кофейный столик, повернулась ко мне и переспросила:

— В Мемфис?

— Ну да, на самом деле это не так уж и далеко. Зеки хочет показать мне город. Например, зоопарк. Там есть зоопарк. Или… Грейсленд.

— Ты готова отсидеть день за рулем, чтобы побывать в Грейсленде? — спросила мама.

— Ну, не обязательно в Грейсленде. В принципе, где-нибудь. Может, сходим на игру «Мемфис Чикс».

— Я ни разу не слышала, что тебе нравится что-либо из только что тобой упомянутого. Котенок, я была в Грейсленде. Он, знаешь ли, меньше, чем ты думаешь. Он, конечно, блестючий и все такое, но не стоит того, чтобы ехать так далеко. В общем… он — не Джексон Браун.

— Ладно, мама, мы не за этим едем. Просто надо куда-нибудь выбраться. У нас ведь, по сути, не было поездок на