— Но почему — сейчас? Вообще — почему?

— Столько лет тебя приходилось раскачивать на любое дело, и вдруг ты сама вытащила меня в поездку. Это ново. — Ник снова поцеловал меня, дольше и глубже, с совершенно очевидными намерениями. — И неотразимо.

Я не стала сопротивляться его чарам, хотя и сознавала недолговечность такой перемены. Я чувствовала себя падающей кометой, а Ник был звездочетом, который еще не знал, что подобные события происходят раз в семьдесят шесть лет.

— Это пройдет, — заверила я Ника. — Я по-прежнему инертное тело.

— Нет. — Ник придвинулся так близко, что щекой я ощутила его дыхание.

Я хотела закрыть глаза и блокировать его очарование, но не могла отвести глаз и унять тяжело бьющееся сердце.

— Инертное.

— Нет. — Ник притянул меня ближе и взглянул в глаза. — Ты владелица земли.

Существовало несколько логических аргументов, которыми можно было ответить на смелое заявление, но в тот момент они были бесполезны. Можно было спорить до хрипоты и цепляться к мелочам, пока костер не потухнет, но, в общем, Ник был прав. Я владелица земли, я та, которая часто делала неправильный выбор, совершала глупые поступки, тратила недели и даже месяцы на изначально обреченные романы. Таких деяний за мной был длинный список, целый анамнез, поэтому неудивительно, что, несмотря на дурные предчувствия, сомнения и неизбежные колебания, я последовала за Ником в шатер… то есть палатку.

— Я забыл зажечь спираль от москитов, — сказал Ник, попытавшись сесть, но я не позволила. Мне не хотелось, чтобы он двигался, — слишком хорошо было лежать, положив голову ему на грудь, и слушать ровное, надежное «стук, стук, стук». Вот чего мне не хватало — звука бьющегося сердца под самым ухом.

— Да брось ты, я вообще забыла почистить зубы и умыться, к тому же у меня в сумке мазь от прыщей, которой я забыла намазаться, — перечислила я дела, заброшенные из-за сейсмического сдвига в наших отношениях.

Ник засмеялся, перестал ерзать, забросил руку за голову, вздохнул и притянул меня поближе. Снаружи дул легкий ветерок, узорчатые тени листьев чуть шевелились на крыше палатки. Полная луна светила ярко, и тускло-серый шатер казался наполненным сияющим серебристым полумраком. Я смотрела на это чудо во все глаза, удивляясь, почему меня ничуть не волнует собственное безрассудство.

— Когда ты в последний раз ночевал в палатке? — спросила я, чтобы отвлечься. Не хотелось думать о случившемся, анализировать и разбирать по косточкам мое внезапное бесстрашие. Это новое ощущение, которое я не желала обрывать. Не сейчас, когда я слушала спокойное биение сердца Ника, припав щекой к его груди.

— Два года назад, — ответил Ник. — Мы с братом поехали в Акадийский национальный парк в штате Мэн. Взяли лодку, уплыли на прекрасный необитаемый остров подальше от цивилизации и бродили три дня. Поход оказался интересным, но, признаться, самым сильным впечатлением стали укусы москитов. Вся левая сторона лица, от виска до подбородка, была сплошь изъедена этими кровососами, и с тех пор, как в третьем классе я переболел ветрянкой, я не испытывал такого неистового желания расчесать все в кровь. Господи, я готов был содрать ногтями кожу с лица!

— И тогда ты открыл для себя противомоскитную спираль?

— Да нет, мы их вовсю использовали. Мужчины семьи Таунсендов никогда не путешествуют в диких дебрях без спиралей от москитов.

— Тогда зачем их вообще зажигать?

Ник пожал плечами:

— Это как поставить свечку в церкви. Светит приятно, и всегда есть доля шанса, что какой-нибудь москитный бог тебя услышит.

— Не верю в москитных богов.

— А ты когда в последний раз ночевала в палатке?

Нам полагалось сгорать от неловкости, а беседе быть неровной, натянутой, отрывистой и с мучительными паузами, однако мы болтали легко и непринужденно, так же как и до нашего сейсмического сдвига. Не будь наша одежда беспорядочно разбросана по палатке — результат нетерпения и страсти, — все равно мы лежали бы в темноте и болтали, кто когда в последний раз ночевал в кемпинге.

— Шесть лет назад в «Евродиснейленде», — сказала я, отчетливо вспомнив на редкость неудачную поездку — одну из тех, что заставляют всю жизнь держаться подальше от палатки. — Моя подруга Анна, мастерица сэкономить фунт на центе и растянуть его на месяц, где-то добыла купоны на кемпинг в «Евродиснейленде» — типа заплати за одну ночь и получи вторую бесплатно. В Лондоне мы сели на автобус до Борнмута, там взяли машину у родителей Анны и через Остенде и Брюссель поехали в «Диснейленд». Стоял апрель, ночи были холодные, и что бы мы ни делали, согреться не удавалось. Первую ночь клацали зубами, несмотря на старый армейский спальный мешок ее отца. Температура упала, наверное, градусов до тридцати[30]. А вторую ночь мы провели в прачечной кемпинга — тепло, стены надежно защищали от ветра, — но в четыре утра мы уже чувствовали себя военнопленными. Ослепительные лампы не выключались на ночь, и кантри-музыка звучала в помещении круглые сутки. Такую методику вроде бы применяли в застенках Норьеги?

Ник засмеялся:

— Твой случай лишний раз подтверждает мою правоту.

Это меня немного задело: в палатке не было правых и неправых, только не самые приятные воспоминания, узорчатые тени листьев на крыше палатки и беседа, не подозревающая, что ей полагается быть неловкой.

— Ты о чем?

— Диснеизм. Срежиссированное приключение в специально созданных условиях. От желающих отбоя не будет.

Шея затекла. Я передвинула голову пониже, в ложбинку его плеча.

— Как так?

— Быть настоящим военнопленным несладко, — разумно заметил Ник.

— При чем здесь?..

— Если мы заменим все плохое в мире безболезненными имитациями, люди не заметят, если заодно заменить и все хорошее. Неспособность различать настоящее и искусственное — вот «новая волна» будущего.

— Что за «мы»? — спросила я, звучно зевнув. — Говоришь как кандидат в президенты.

— О, я не против диснеизма — наоборот, двумя руками за познание и расширение возможностей человеческого организма. Я лишь сказал, что игру в трудности люди примут с распростертыми объятиями.

— Слушай, прекращай, — попросила я, закрыв глаза.

И он прекратил. Двадцать минут спустя.

Утром я проснулась оттого, что затекло все тело. Правая рука онемела, плечи ныли. С трудом потянувшись, я осторожно выползла из спального мешка, стараясь не потревожить Ника, спавшего богатырским сном. В палатке было жарко. Воздух казался густым и раскаленным, как в горячей печи. Шея сзади была покрыта каплями пота. Несмотря на шатер деревьев, солнечные лучи находили лазейки в плотной листве и добирались до палатки, отбрасывая сложную узорчатую тень.